СКВОЗЬ ЖЕСТОКУЮ ОЧЕРЕДЬ ЛЕТ.

              ПАТРИОТИЧЕСКАЯ   ПЬЕСА   В  ДВАДЦАТЬ  ОДНОЙ     КАРТИНЕ.            

Действующие лица:

Дима  Круглов – рослый красивый юноша лет восемнадцати, студент исторического колледжа в г. Москве в 2229 году.

Лиля Азолина – хрупкая, симпатичная девушка восемнадцати лет, студентка 2-го курса Московского геологоразведочного института   в 1941 г., подмосковная партизанка.

Лёня – десятилетний сын  Димы и Лили в 2239 году.

Женя – учащийся колледжа, друг Димы.

Нурали – учащийся колледжа, друг Димы.

Саша – учащийся колледжа, друг Димы.

Ганс в молодости – двадцатилетний немец, долговязый солдат-пехотинец гитлеровской армии, с характерным  шрамом на правой щеке.

Ганс в старости – высокий суховатый глубокий  старик с тем же  шрамом на правой щеке.

Немецкий офицер  – пьяный глупый офицеришка в эпизоде.

«Батон» – полный туповатый парень, курсант-диверсант.

«Клещ» – невысокий худощавый  энергичный юноша, курсант-диверсант.

Джон Спенсер –  пилот планетолёта, крупный пятидесятилетний негр.

 «Яша» ­– робот-андроид, официант, слуга для космостанций.

«Хроноспецназ» – двое рослых крепких парней в оранжевых костюмах космопоиска.

«Граф» – старинное кожаное кресло-робот, обладающее способностью мыслить  и говорить. В верхней части спинки кресла горящие фонарики имитируют глаза, подмаргивающие в такт словам.

                                                                ПРОЛОГ.

 

            На сцене   на белом экране появляется  фотография  юной девушки в шапке-ушанке, со взглядом, брошенным  мимо зала куда-то далеко-далеко,  в прекрасное  будущее.  За кадром звучат слова:

            Это фронтовая фотография  студентки второго курса  Московского геологоразведочного института Лили  Азолиной, ставшей по зову военного времени  разведчицей-партизанкой.

            Лиля Азолина родилась 9 декабря 1922 года в г. Баку. В  двадцатых  годах  с  семьёй  переехала  на  жительство  в  Москву. В 1940-м году окончила  среднюю школу и поступила на геологоразведочный факультет  Московской   горной   академии.  16  октября 1941 года добровольцем вступила в ряды  Краснопресненского коммунистического батальона. Закончила фронтовую  школу связи. Воевала разведчицей в  части  при разведотделе Западного фронта  вместе с Зоей Космодемьянской и Верой  Волошиной.

            В начале декабря  при выполнении боевого задания  Лиля Азолина попала в плен к фашистам и была казнена ими  8 декабря 1941  года, уже после  начала наступления наших войск под Москвой. Она погибла накануне своего девятнадцатилетия, повторив подвиг своих  однополчанок, Героя Советского Союза  Зои Космодемьянской и Героя  России Веры  Волошиной.   Но  о  её  гибели  нет достоверных  сведений. До  сих  пор  она  числится  пропавшей  без  вести и могила её неизвестна.

 Лиле Азолиной, юной защитнице Отечества, стойко принявшей лютую смерть от рук фашистских   палачей, посвящается эта пьеса. Это её  единственная  награда от благодарного народа.

Но сколько было их, таких героев, павших за Родину и пропавших без вести на безжалостных полях войны.

Вечная слава героям, павшим за Нашу Победу.

Над зрительным залом читается стихотворение поэта Н.Н. Тертышного, строка из которого стала названием этой пьесы.

Не погибла я в давнем военном  году,

Веком в  памяти нашей не стёртом.

Я в граните опять свою  службу несу,

Днём и ночью в одной гимнастёрке.

            Мама, выйди в предпраздничный сад,

                                   Задержись у гранитной фигуры.

                                   Я ловлю материнский твой взгляд,

                                    Оставаясь, по-прежнему, юной.

                        Будет ветер над парком шуметь,

                        Год от года покоя не зная.

                        Как награду, кленовую медь

                        Мне в петлицы любовно вплетая.

                                    И как много ни сбудется бед,

                                    Попрощавшись однажды с тобою,

                                    Сквозь жестокую очередь лет

                                    Я опять  возвращаюсь из боя.

                        Не   погибла я в том рукопашном  бою,

                        Не лежу на земле распростёртой…

                        На века остаюсь я  в безмолвном  строю,

                        Без наград и в простой гимнастёрке.

Картина первая.    

            Спутник Сатурна  – небольшая  планетка Атлас. В жилом модуле рубидиевого рудника на  Атласе сидит  одинокий  юноша Дима. За окном  безжизненная космическая равнина, по которой вполне упорядоченно снуют механизмы  добывающего комплекса. На стене модуля висит электронный календарь, на котором крупно высвечивается дата – 31.12  2238. Дима сидит за компьютером  и составляет  годовой отчёт по предприятию. Приустав, он откидывается   от стола,  потягивается, щелчком пальца небрежно подзывает  к себе робота  Яшу.

             Дима: –  Совсем меня замучил  этот чёртов отчёт. Но надо его срочно  закончить. Яша, сделай мне кофе, пожалуйста, покрепче, без молока, но сахару не жалей.

Яша, послушно, но медленно, как-то механически   подходит к нему, открывает дверцу на животе, достаёт оттуда стакан дымящегося кофе и подаёт.

Яша: – Пожалуйста, командир.

 Дима  принимает осторожно  чашечку  кофе,  пробует, кривится и капризно бросает роботу.

Дима: (занудно) – Яша, сколько тебя можно просить не жалеть для меня сахара.  Я с тобой уже три года вот так мучаюсь, и всё без толку. Ну что мне с тобой делать? На переналадку отправить, на запчасти разобрать?  А кто тогда мне будет кофе подавать, бельё  стирать и скафандр готовить?  Ну, ты можешь хоть раз пожалеть меня и  положить в чашку  десять грамм сахара, а не пять? Что ты его экономишь? Ведь его у нас ещё на сто лет хватит.

Яша: (металлическим, противным, нудным  голосом): – Много  сахара людям вредно употреблять, особенно в условиях малой гравитации. Избыток углеводов способствует отложению солей   в суставах, что может привести к серьёзному заболеванию двигательной системы. Сахар в кофе добавляется согласно  рекомендациям  космической медицины, которые я не имею права нарушать.  325-ю  жалобу на меня по этому поводу можете внести в мой послужной реестр.

Дима (устало): – Я тебе не одну, а сотню жалоб сразу запишу, и тебя отправят на переналадку. Ты этого хочешь? 

Яша (тем же голосом):  – Все ваши  жалобы будут проверены роботокомиссией,  и мои действия  будут  одобрены. А вам, командир,  вынесут порицание за издевательства над андроидом.

Дима: – Зато я  до этого уже не доживу. Я скоро умру здесь, на мрачном Атласе, от недостатка углеводов.

Яша: – Неправда, командир. Все углеводы вам  подаются согласно   космических установок. Ваше здоровье полностью  соответствует возрастной  космической норме.

Дима: – Ладно, Яша, ничего с тобой не поделаешь.  Придётся мне пить кофе несладким,  как положено по космическому меню. Как хорошо, что ты так пристально следишь за моим здоровьем. Яша, а ты знаешь, что такое любовь?

Яша (скучно, монотонно): – Согласно заложенным в меня знаниям, любовь – это  чувство взаимной горячей  симпатии двух разнополых  индивидов, объединяющихся обычно с целью продолжения рода.

Дима: (удивлённо) – Ну, да ты эрудит, Яша!  Может, и ты  любил когда-нибудь симпатичную андроидку с чувством горячей симпатии? Признайся, я тебя пойму.

Яша: (скучно, занудно)  –  Андроиды  лишены эмоций. Они могут испытывать лишь чувство преданности человеку   при исполнении своих обязанностей.

Дима (тяжело вздыхая): – Конечно,    т ы же машина. А  вот я любил, Яша. Так любил, что до сих пор мурашки, как букашки, по телу бегают от сладкого ужаса этой самой твоей  горячей симпатии. Столько лет уже продолжается подобная невыносимая горько-сладкая мука.  А всё началось, Яшенька,  с каникул, последних моих школьных каникул.

                                       Постепенно свет гаснет.

                                       Конец  первой  картины

Картина  вторая.

Просторный холл обыкновенной квартиры в высотном московском доме в 2229 году. За окном лес небоскрёбов, между которыми  стремительно проносятся пассажирские и грузовые глайдеры. В холле пусто. На стене ярко высвечивается текущий год – 2229.  За сценой слышится шум, громкие голоса, и в холл шумно  вваливается  компания из трёх ребят.  Это друзья Димы, его одноклассники – Саша Мальцев, Женя Рогов и  сомалиец  Нурали. Двое   падают на диван, а Нурали плюхается в старинное кожаное кресло.  Однако  Нурали тотчас резко вскакивает, оглядывается, словно его кто-то  пнул снизу. Из большого древнего кожаного кресла неожиданно слышится скрипучий, сварливый  мужской  голос:

            Кресло: – Вы что себе позволяете? Как вы смеете так себя вести? Я вам не простое кресло, а субъект с неограниченными возможностями. Извольте относиться ко мне с соответствующим   уважением.

            Нурали: (комично кривляясь) – О, уважаемое кресло, извините, пожалуйста. Но зачем пихаться-то?  Я ведь не знал, что на вас нельзя садиться.

            Кресло: – Садиться можно, плюхаться нельзя. Со мной необходимо грамотно общаться,  аккуратно, с уважением.

            Нурали: – Ну, тогда, замечательное  кресло,   позвольте, я на вас присяду с уважением.

            Кресло (небрежно, с сарказмом): – Ну, валяй, садись, но не ёрзай, не люблю. А не то кожу протрёшь. Она старинная, натуральная, из африканских антилоп. Сейчас такую днём с огнём не отыщешь.

            Нурали: – Спасибо, уважаемое кресло,   за подобную любезность.

Нурали с опаской садится  на кресло.

Женя (нетерпеливо): – Ну, где там наш отшельник? С виртуальными девочками балуется.

Нурали (говорит с африканским акцентом): – Ты что? Какие-такие девочки у Димы? У него  голова занята схемами, а  руки  – паяльником,  даже во сне.

Саша: – Ой, ребята! Напомнили.  Я недавно  с такими девчонками познакомился. Из лингвистического колледжа.  Всё тело сейчас  гудит таким тревожным набатом.

Нурали: – Ну, подумаешь. У нас в деревне мне приходилось подобные сеансы проводить  едва не каждую ночь с нашими  девушками. И ничего. Обычно стороны остаются довольны друг другом.

Саша: – Тебе   проще. Тебе могучие   африканские  гены помогают. Да и отец у тебя шаман. Научил  таким заклинаниям, что нам и не снилось.

Нурали: – Не шаман  мой отец, а колдун. Это две большие разницы.

Саша:– Ну, да! Колдун колдует, а шаман шаманит.

Нурали: – Не шаманит, а камлает. 

Женя: (громко)  – Да полно вам. Хвастаться своими успехами у слабого пола неприлично.

Саша:– Это девочки из лингвистического – слабый пол.  Я уже  прятаться от них хотел, как утро подоспело.

Женя: (кричит) – Дима, ты где? Явись, наконец, народу. Не то эти сексуально озабоченные типы совсем стыд потеряют.

Из-за ширмы  появляется Дима. Он в рабочем синем комбинезоне, вытирает руки о тряпку, улыбается гостям, пожимает  руки.

            Дима: – Здравствуйте ребята. Очень рад вас видеть.

            Женька (радостно кричит): – Старик, ты ещё живой в своей замшелой келье? Ребята, вы посмотрите, оказывается, он ещё не разучился двигать ногами и кивать головой. Может,  ты ещё и разговаривать умеешь? Ну, так поговори с друзьями, которые все каникулы только и мечтали  о встрече с тобой, болезным.        

Нурали (с  удивлением) – Дима, да ты что, все каникулы  здесь вот так  и провёл, из дома не выходя?  С девочками хоть встречался?

Дима: – Мне сейчас вовсе не до девочек. Очень сложные электронные блоки довожу до кондиции. Правда, вечерами я, бывает, совершаю глайдерные прогулки по окрестностям. Совсем недавно в лес по грибы летал, в Беловежскую Пущу. Там ревнивый зубр меня  чуть на рога не поднял вместе с глайдером. Конечно,  у меня всё просто. Луди да паяй, подбирай схемы и режимы электронной эмиссии.  А вы рассказывайте, что там у вас  случалось в горах, в пустынях и на океанском дне. Только недолго, у меня  блок приборный барахлит, надо успеть вывести его в расчётный режим.

             Женька: – Ну вот, ему опять некогда. Целое лето с тобой  лишь по видеофону общались, столько интересного рассказать хочется. А у него опять времени нет.  Я на подводном плато Клипертон в Тихом океане  редкометальные  конкреции помогал добывать, на  глубине пять тысяч метров. Ты представляешь, мы жили в подводном доме на  жуткой  глубине, и обслуживали  роботов, собирающих конкреции  со дна. Однажды на меня напал огромный глубоководный спрут. Еле отбился от него лазерным ножом.  Смотри, что я тебе привёз в подарок.

Достаёт из кармана что-то круглое и показывает Диме.

            Дима: – Ух ты, это и есть глубоководная конкреция? На ёжика похожа. Ты её пополам распилил? А что внутри неё блестит?

            Женька:– Это старинное  серебряное колечко. Понимаешь, материал  конкреции в самом начале на чём-то чужеродном  должен отложиться.  Это может быть   либо рыбья кость, либо песчинка, а в данном  случае – серебряное колечко.

            Дима: – А как колечко попало в глубины океана?

            Женька (печально):– Этого сейчас никто сказать   не может. Либо кто-то просто потерял его в морском круизе, либо  оно трагически ушло на дно вместе с погибшей  хозяйкой. А может быть, это результат жестокого  пиратского набега. А может,  некая юная особа просто бросила его в море, загадав желание. И неизвестно, осуществилось ли оно. Нам остаётся лишь  гадать по этому поводу.         

            Дима(задумчиво): – Любое желание обязательно должно осуществиться. Надо просто очень сильно захотеть. (другим, бодрым  тоном) Да, море до сих пор полно тайн и загадок. Ты молодец, Женька, не зря каникулы провёл. А ты, Нурали, что скажешь? Как дела у твоего отца в саванне?

            Нурали:( широко улыбается) – Хорошо! В саванне всегда хорошо.  Я  помогал отцу колодец копать. Все каникулы сруб  рубил из железного дерева. Ну что за дерево? Стальной закалённый   топор  его еле-еле берёт.

            Женька: – А что топором-то?  У тебя что,  лазерной фрезы не нашлось?

            Нурали: – Ну, почему? Есть, конечно. Но отец говорил, что надо всё делать только инструментом предков. Тогда колодец  хороший получится.

            Дима (удивлённо): – Так ты что же?  Всё лето колодец копал лопатой, и рубил железное дерево  топором?

Нурали: – Так надо. Сын должен с отцом жить, помогать ему, обязан научиться  древним ремёслам.  Так отец говорит. Вот я с отцом и копал колодец.  Зато теперь этот колодец сто лет поить людей будет. И вода в нём  целебная.  А техника губит  воду. Отец говорит, что в колодце добрый дух воды живёт, а в скважине – злые духи прячутся.

            Женька: – Тёмный человек твой отец. Уже двадцать третий век, а он о духах рассуждает.                                            

            Нурали – (обиженно): – Ну почему сразу – тёмный? Он самый лучший колдун во всей Центральной Африке. К нему отовсюду  идут, кто с болезнью, кто за советом. Он всем помогает. Недавно корову яловую вылечил. Окурил её целебными заговоренными травами, она и отелилась прекрасным здоровым телёнком. Папе за это  овечку подарили. Такой вкусный сыр из её молока.

            Дима (с сарказмом): – Бычка надо хорошего иметь. Тогда и окуривать не придётся. Ну да ладно. Пусть помогает людям. Действительно, иногда лечит просто доброе слово. Ну а ты, Саша, где был?

            Саша:–  Я только что с Памира. Ребята, вы не поверите.  Я с группой альпинистов  два месяца штурмовал пик Коммунизма по самому сложному маршруту. Вы не представляете, как это было здорово. Мы целых триста метров по отвесной ледяной стене поднимались. Ночёвка была на подвесе. А когда я поднялся на вершину,   нашёл  там тропическую бабочку, вмёрзшую в лёд. Сколько лет она пролежала, трудно сказать. Но она была так прекрасна. Я сохранил её. Вот в коробочке привёз вам показать.

            Саша открывает коробочку. Оттуда вылетает дивная крупная цветная бабочка и начинает порхать по сцене. Ребята ахают.

            Нурали: –  А  почему она живая? У нас в Африке встречаются  такие красивые бабочки. Но как она выжила столько лет во льдах?

            Саша:– А очень просто. Я её привёз замороженной, в термосе, а затем в Институте Биологии её разморозили и оживили. Пустили по капиллярам тёплую  кровь,  она и замахала крылышками. Энтомологи говорят, что ей сто  тысяч лет. Таких бабочек сейчас уже нет. Они вымерли в ледниковые периоды. Поэтому эта бабочка  сейчас очень интересна для учёных. Сегодня  верну её обратно в Институт для изучения.

            Ловит бабочку сачком и прячет в коробочку.

            Дима: – Саша, бабочка, это, конечно, очень интересно. Но я понять не могу, как можно так бестолково  тратить время? Ладно, Женька конкреции в океане добывал. Нурали хороший  колодец за всё лето выкопал. Сто лет из него аборигены   пить воду будут. А в твоём случае десять человек  два месяца лезут на ледяную гору, на которую я  на глайдере поднимусь за пять минут.  При этом они  рискуют не только здоровьем, но и  жизнью. Я понимаю, можно рисковать жизнью в космосе при освоении незнакомых планет, просто необходимо рисковать при испытании новых летательных аппаратов, бывает, герои погибают, спасая людей на пожаре. Но вот так, рисковать  для собственного утверждения, это, по-моему, очень глупо.

            Тут  очнулось занудное кресло.

            Кресло:–  И то правда,– вдруг завопило оно фальцетом.– Сидять тут, ёрзають, ёрзають, до дыр протруть скоро. А я ведь не тахта персидская, а субъект с неограниченными возможностями. Вот превращу вас сию минуту в жаб тропических, будете знать, как обижать собратьев по разуму.

            Дима: (сердито)– Граф, замолчи сейчас же, а то отключу.

Кресло(тяжко вздохнув) – Ну и дисциплинка тут у вас! Поговорить нельзя по душам,  –  и примолкло.

            Саша: – Дима, как ты не понимаешь главного? Конечно, сейчас за нас почти всё делают машины. И даже на Эверест можно слетать на экскурсию за час.  Но самое замечательное именно в том, что ты совершаешь  невероятно сложное  восхождение на недоступную вершину вот этими самыми, пусть несовершенными, но своими ногами. До смерти уставший, обмороженный, целый месяц питающийся только сублимированной  кашей  и шоколадом, постоянно задыхающийся от недостатка кислорода. Там ведь даже спички не горят из-за этого. Бросишь  взгляд вверх,  а перед тобой отвесная  громада великой горы. И ты знаешь, что дальше идти невозможно, нет сил сделать хотя бы ещё один шаг. Но позади тебя идут товарищи, они смотрят на тебя и ждут твоего шага. И ты делаешь его, затем ещё, потом следующий, и так до самой вершины. И только на ней ты понимаешь, что всё-таки совершил невозможное, что ты победил великую гору. Вот она, совсем недавно огромная и недоступная, а сейчас – покорная и не такая уже и страшная,   лежит у твоих измученных  ног. Это настоящее счастье для альпиниста. Ну, а ты, Дима, чем занимался все каникулы?

            Женька – Саша, оставь его в покое. Он продолжал воспитывать своё интеллектуальное кресло. Право же, мог бы  за это время привить  ему  хотя бы  приличные манеры, чтобы  не пихалось и не обзывалось.

            Нурали: (ехидно, почёсывая ниже спины)– Не многого же он достиг. За это время можно простую табуретку  реверансу  обучить. Тут же подскакивает от лёгкого пинка.– Эй, там, внизу, полегче.

            Кресло( внезапно вступает в разговор): – А ты не ёрзай, не крутись. Кто обещал хорошо сидеть?   Я тебе не табуретка, а  высшее существо с неограниченными возмож…

            Дима подходит к креслу, запускает  глубоко вовнутрь руку, с громким щелчком отключает  его. Кресло резко ойкает, на полуслове замолкает.

            Дима: – Ребята, я рад, что вы так  здорово отдохнули летом. Я согласен, что это  интересно!  Океанские глубины, покорённые вершины! И даже колодец твоего отца, Нурали, в котором непременно поселится самый добрый африканский водяной дух, который будет поить твою деревню  вкусной, чистой и  целебной  водой. Но ведь это всё потому, что мы живём именно сейчас, в век могущества Разума и расцвета Гуманизма. А вот если бы вы вдруг попали в  те далёкие тёмные века, на одну из последних  жесточайших войн двадцатого века, вы тоже   лазили бы по горам с  пением  своих примитивных песен?

            Саша (испуганно): – Это как, на войну? На какую-такую войну?

            Дима: – На обыкновенную войну, где сражаются с врагом, защищая свою родную  землю. Вы способны на такое?

            Женя: (ошарашено) – Как сражаются, Дима?  Чем сражаются? И с кем?

            Дима: (зло, насмешливо) – Ну не  деревянными ложками, конечно. Воюют с оружием в руках, уничтожая  противника всеми возможными  способами.

            Нурали: – (севшим от ужаса голосом) – Дима, ты что? Совсем рехнулся тут в одиночестве? Разве можно убивать людей? У нас сейчас  даже скот не убивают. А мясо для гурманов выращивают на мясокомбинатах из стволовых клеток. Зачем говоришь такое?

            Дима: – А если на твою  землю придут враги и станут мучить и убивать твоих родных и друзей, что ты  будешь делать?

            Саша: – Дима, ты точно спятил!  Разве Мировой Совет такое допустит?

            Дима: – Сейчас, да, Мировой Совет  не допустит подобного. Но  ведь ему нет ещё и ста лет. А до него сколько сотен лет  люди бились  в жестоких войнах. Варвары нападали, а герои защищали свои земли. И отважно погибали за свой народ. Мы, дети гуманных веков, сможем когда-нибудь  это понять?

            Нурали:  (сочувственно) – Дима, ты заболел?  Успокойся, тебе надо обязательно отвлечься, с девушками погулять.

  Женька: ( примирительно махнув рукой) – Да ладно, Димка, стоит ли  помнить о подобных жутких  временах? Ведь это было так давно. Общество уже  переросло подобную  дикость. Об этом надо забыть, как о ночном кошмаре. Что с тобой сегодня?  Мы к тебе зашли просто поговорить  о каникулах, а ты нам такие вопросы задаёшь. Зачем ты  об этом думаешь? В мире сейчас так здорово, столько  всего интересного, а ты о какой-то войне. Точно спятишь скоро вместе со своим занудливым креслом.

Нурали: – Дима, одиночество определённо вредно действует на тебя. Надо тебя вытащить отсюда во что бы то ни стало. Давай с тобой завтра посетим моего отца. Я напою тебя водой из моего колодца. И ты поверишь, что это вода от доброго духа.  И забудешь про древние страшные времена, про эти ужасные войны.

Женька – Да что там твой колодец, Нурали. Что, нам больше некуда слетать? Вон в Якутии завтра  собираются мамонта включать. Его нашли в вечной мерзлоте целенького, как статуя.  Биологи восстановили все его системы. Завтра   сердце включать будут. Давай, махнём туда с утра пораньше, посмотрим, за хвост живого мамонта подержимся. Когда такое ещё случится посмотреть?

Саша:– Друзья, не мамонтом единым живёт человечество. В Гонолулу совсем недавно космозоопарк  Вселенной открылся. Есть потрясающие  экземпляры – Деревья-людоеды с Тау Кита, ездовые пауки с Альдебарана. А ещё Чёрная Туча из Плеяд, впервые в нашей системе. Живёт всего две недели, потом рассасывается, превращаясь в изолированный вакуум, который рождает новую Чёрную Тучу. Такие цветовые эффекты, необыкновенно  интересно. Давайте смотаемся на денёк. А то ведь скоро «бурса» начнётся. Опять это скучнейшее дифференциальное исчисление и «начерталка».

Дима:– Нет, ребята, спасибо за то, что навестили. Но я сейчас не могу  бросать своё нестабильное детище. Вы же сами видите, в каком состоянии эта интеллектуальная  особа. (Дима  показал на молчащее кресло.) Оставь его   без присмотра, такого может натворить. Возможности у него действительно немалые. Я вложил в него сознание знатной особы и дал ему имя «Граф». Но из него почему-то так и прёт  вульгарный  мужик.

Нурали: – Это понятно. На знатную особу не плюхаются задним местом.

 Дима: – Сейчас  я занимаюсь формированием  у  этого индивидуума  способности  выполнять многие  мои  желания.(хитровато, с тайным смыслом) Недавно я  заказал ему составление букета   для  Нины. Так он сотворил композицию  из ста восьми цветов. В ней участвовали даже гигантские тюльпаны из созвездия Жирафа. Нине букет очень понравился. Кстати,   Женя, ты её ещё не видел?

Женька ( тотчас поскучневший, озаботившийся мягкой ревностью) – Да?  Нет, не успел? Я отсюда  к ней  сейчас заверну на часок. Ладно, не хочешь с нами общаться, как хочешь.  Заканчивай воспитание своей интеллектуальной табуретки. Только   на занятия не опаздывай. Директор колледжа у нас новенький, из цыган. Говорят, строгий, сущий динозавр. Ну, пока.

Нурали: – Дима, а как себя чувствуют твои твердосики из системы Бетельгейзе?

Дима:– Нормально. Отсутствием аппетита не страдают. Недавно один из них  выполз из  террариума  и за ночь съел хрустальную вазочку для варенья, мамину любимую. Утром проснулись,  варенье по столу бесформенной амёбой растеклось, а в серёдочке сытенький твердосик  носиком посвистывает.  Шуму было. Мама  его самого предлагала на вазу  приспособить, но я отстоял. Сказал, что он совсем ещё ребёнок, а детей не наказывают строго за то, что они съедят лишнее пирожное. Ведь для него хрустальная  ваза – такое редкое лакомство. 

Саша – Ладно, что там какая-то ваза. Пока, ботаник, не скучай.

Нурали(почёсывая ягодицу) –  Дима, пожалуйста, научи своего «Франкенштейна» хорошим манерам.  Так пихается,  нахал.

Ребята шумно засобирались, потолкались у террариума с твердосиками, каменными дракончиками, покормили их кварцевым песочком, хлопнули Диму  по плечу, впрыгнули в свои глайдеры, и были таковы. 

                                   Конец  второй картины.

                                           Картина  третья.

Дима подходит к стене и отдёргивает штору-ширму. За ней открывается  комната-мастерская. Вдоль стены  верстак, с инструментом, в углу ёмкости с краской, лаками, рулоны различных материалов. На стенах висят всевозможные схемы, карта мира, репродукция  Джоконды  Леонардо да Винчи. В тёмном углу  стоит обыкновенный глайдер, представляющий из себя миниатюрную летающую тарелку ярко изумрудного цвета размером с двухместный малолитражный  автомобиль. Дверца кабины открыта.

Дима подходит к  глайдеру, гладит его:

Дима:– Ну, милая «Ласточка», наконец-то мы опять вдвоём. С виду ты самый обыкновенный миниглайдер. И никто на свете, кроме тебя и меня, не знает, какая ты замечательная   «машина времени», такая малюсенькая, но способная  спокойно проникать как в далёкое  непонятное   прошлое, так и в таинственное будущее. К сожалению, у меня  очень мало времени. Завтра возвращаются из отпуска с Таити мои мама и папа. Значит, мы стартуем сегодня, сейчас. Вот только  ещё раз перезагружу  входные данные для бортового интеллекта, ещё раз проверю снаряжение.

(Снимает рабочий халат, одевает тонкую куртку, пробегает глазами длинный список.)

 Значит так, в наличии имею: два комплекта тёплой одежды, несколько вариантов одежды для тропиков, пищесинтезатор, лазерные ножи, комплект необходимых стереографических карт, всякая походная мелочёвка и, наконец, моя гордость –  надёжный и безотказный  гипнопистолет. Такое, с виду не очень серьёзное оружие, но на самом деле может остановить на часы отряд спецназа, и даже буйное стадо разгневанных слонов.   Этот подарок моему отцу за многолетнюю работу на межзвёздных трассах столько раз выручал его  в дальнем космопоиске. Может быть, пригодиться и мне.

Кажется, собрано всё необходимое для дальнего и опасного путешествия. Ну, что же? Присяду на дорожку, и – в дальний путь.

Дима  выходит в комнату, где встречался с ребятами, садится в своё интеллектуальное кресло, сидит молча. Запускает руку вовнутрь кресла, включает его громким щелчком.

«Граф»: (обиженно, занудным  голосом) –  Наконец-то опять включил. Ну что за мода у тебя Дима – отключать меня на самом интересном месте. Дима, ну скажи, пожалуйста,  какое право ты имеешь вот так вульгарно  отключать  такую высокоорганизованную особу, как я. В наше гуманное время этот  негативный   поступок не красит тебя. Мне стыдно за тебя, Дима. Я буду жаловаться в Комиссию по искусственным интеллектам.

Дима: –  Прости, Граф, меня за столь жёсткие методы, но ты бываешь чересчур назойлив, причём,  в самый неподходящий момент. Однако, это уже в прошлом. У  меня к тебе есть просьба. Завтра возвращаются с Таити    мои родители.

Передай им, что я  сейчас на изготовленном мной хроноглайдере  надолго ухожу в Прошлое. Куда – сообщить не могу. Когда вернусь, не знаю. Видимо – не скоро, а может случится, что и никогда. Возможно,  что  вернусь  не  один.

Дима встаёт с кресла, ласково проводит по нему рукой:

Дима:– Не скучай без меня, Граф. Меня ждёт серьёзное и опасное дело. Передай маме и папе, чтобы со мной не случилось, и чтобы обо мне не говорили, я совершаю свой поступок во имя добра и любви. Может быть, со временем меня поймут и простят. До свидания, дорогой мой Граф.  Надеюсь, что  с тобой мы  всё-таки  ещё увидимся, и я ещё научу тебя совершать чудеса.

 «Граф» (встревожено): – Дима, что ты задумал?  Не печаль родителей. Ты что, жениться решил? Почему вернёшься не один? Откажись от этих планов. Ты пожалеешь. А как же я без тебя? Мне будет очень скучно. Остановись! Не надо! – отчаянно кричит вслед юноше.–  Дима, не надо, я всё прощу. Я не буду никому  жаловаться. Дима, только вернись!

   Но Дима молча  выходит в  другую комнату, где стоит готовая к старту «Ласточка», садится в кабину, решительно закрывает дверь. Слышится нарастающая вибрация, «Ласточка» окутывается туманом, поднимается в воздух, по периметру мелькают разноцветные огни, слышится тонкий электронный,  переливчатый свист. Кабина  постепенно исчезает в сером тумане и в темноте.

                                               Конец  третьей картины.

                                                    Картина  четвёртая. 

Хроноцентр Института Защиты Времени.  Многочисленные  экраны состояния Поля Времени заполняют стены Контрольного зала.  Все они мерно пульсируют  спокойным  голубым   цветом.  В глубоких шахтах медленно  вращаются барабаны записи  состояния  Поля Времени. Здесь царит вековое  спокойствие.  Кажется, что ничто не может поколебать мирное течение времени.

Вдруг тревожный резкий сигнал нарушает покой Контрольного зала. На центральном экране появляются мечущиеся    багровые  пятна.  Взволнованный голос диспетчера  громко сообщает:

Диспетчер: – Внимание всем постам Института Защиты  Времени. Тревога опасностью десять баллов. Состояние времени  критическое. Грубый прорыв  Поля Времени в  Центральном районе на Московском участке. Параболическая   касательная  прорыва ориентирована в середину двадцатого века. Тревожной группе хроноспецназа срочно выйти на перехват нарушителя. Повторяю. Тревожной группе хроноспецназа срочно выйти на перехват нарушителя  хронорежима. Параметры траектории перехвата получите позднее.

За кадром топот множества ног, тревожные звуки сирен, переходящие в пронзительный жуткий свист.  

        Свет гаснет.

Конец четвёртой картины.

Пятая  картина.

В темноте проступает силуэт кабины «Ласточки». Вокруг неё  на экране появляется  изображение ночной заснеженной русской деревушки. Большой, слабо освещённый деревянный дом, вокруг  которого  разбросаны по двору несколько сараюшек. Возле дома  виден силуэт немецкого грузовика с тентом. В динамике слышен голос Димы.

Дима:–  Ну что же! Похоже, что я прибыл, куда надо. Так, на календаре застыла дата: –  8 декабря  1941 года. Это её последняя ночь перед  казнью. Где-то в этих сараюшках находится та, ради спасения которой я два года не выходил из квартиры, тайком от всех собирая мою «Ласточку», мой необыкновенный хроноглайдер. Теперь осталось достойно завершить эту операцию, или погибнуть. Другого не дано, как говорится. Лиля  Азолина,  где же ты? Где ты, мой милый герой? Внимательнее, Дима. Ошибаться  сейчас никак нельзя. Здесь стреляют на поражение без предупреждения. Осмотрим эти сараюшки. В одном дверь настежь открыта. Значит, там никого нет. Из другого сарайчика  парок валит. Значит, там скотинка  домашняя обитает.

Остаётся  то строение,  которое чуть поодаль. Точно, туда тропка натоптана. Щеколда проволокой схвачена. Значит, героическая пленница там меня дожидается. Потерпи, Лилечка, ещё чуточку, я сейчас, я совсем скоро спасу тебя.

  «Ласточка» издаёт  лёгкий свист, мелькают огоньки. Свет гаснет, снова загорается.  Освещается  внутреннее помещение старого сарая. В луче света в углу строения, наполовину зарывшись в трухлявую солому и тряпьё, сидит молоденькая девушка в рваной телогрейке, в военной шапке, с которой с мясом сорвана красная форменная армейская звёздочка. Взгляд её потухший, движения скованы сильным морозом, ужасом плена и ожиданием  неминуемой страшной смерти. Напротив неё вдруг появляется силуэт древней старухи в длинном плаще  под  капюшоном, с косой в руках. Девушка видит страшный силуэт, но не пугается.

Девушка:( с ненавистью) - Явилась, старая карга. Не рановато ли? Я умирать ещё не собираюсь.

Смерть:(равнодушно, по-деловому) - Никто не собирается, а всяк ко мне приходит.

Девушка: - Как ты  можешь так спокойно лишать людей жизни?

Смерть:  - Работа у  меня такая.

Девушка: - Я не боюсь тебя.

Смерть: (зевая) – Ишь, какая храбрая. Ну и ладно, не бойся.  Я всех прибираю. И тех, кто боится, и кто не боится.  Многие, наоборот, просят меня прийти поскорее. Кого рана страшная   замучила, кого тоска смертная достала. Да ко всем сразу не поспеешь. Ты вот тут сидишь чуть живая, замёрзшая, голодная, уставшая. Разве не хочешь  избавиться от мук и сладко заснуть навеки?

Девушка (решительно и зло) - Нет. Я слишком мало успела сделать. Всего-то десяток фашистов подстрелила. А их ещё вон сколько, целые армии зверствуют на моей земле. (Умоляюще) Бабушка, помоги мне выбраться отсюда. Я тебе клятвенно обещаю, что после победы над врагом сама приду к тебе.

Смерть: (устало) – Ну вот, и ты просишь о жизни. А  это не в моей власти. Коли срок пришёл, то отменить его никто не в силах. Собирайся  потихоньку, я чуток подожду.

Девушка: (умоляюще) - Я не для себя прошу отсрочки. Мне  Москву отстоять надо. Там у  меня мама и сестрёнки, Танюшка малюсенькая  совсем.

Яркий  луч прожектора  «Ласточки» разрезает темноту. Силуэт Смерти в  испуге исчезает. Девушка зажмурилась, прикрывая лицо ладонью.

Смерть: (недовольно) – Ой, батюшки, а это что за птица?

Девушка: -  Явились, изверги, по мою  душу девичью. Не боюсь я вас, палачей проклятых. Всё равно мы победим.

В луче света появляется Дима.

Девушка выходит из  забытья и замечает его.  Взгляд напрягается, на лице появляется выражение брезгливости  и лютой ненависти.  Дима  подходит к девушке, хочет взять  её за руку. Она отшатывается от него с ненавистью и  отвращением.

Лиля (громко): – Не подходи, фашистская морда. Умру, но не дамся.

Дима (громким шёпотом): – Здравствуй, Лиля, я твой друг. Только не шуми, а то фашисты прибегут. Я прибыл из далёкого будущего спасти тебя от смерти. Пойдём со мной.

Лиля: (непослушную, озябшую руку засовывает за пазуху) – Не подходи, мерзавец, пожалеешь, живой меня не получишь.

Дима: – Лиля, не кричи. Часовой услышит. Я спасу тебя. Пойдём со мной. Нужно спешить, пока немцы нас не обнаружили. Поднимайся поскорей.

Лиля: – Мне спешить уже некуда. Я уже со смертью договорилась.  Это ты убирайся отсюда, пока жив, подлец.

Дима (отчаянным шёпотом): – Лилечка, миленькая, тихо, немцы  услышат. У нас совсем нет времени. Я пришёл спасти тебя. Я столько сделал для этого.  Бежим отсюда скорее, или мы оба погибнем. Давай твою руку. Пошли в «Ласточку». Скорее, ну, быстрее же! Они уже бегут сюда.

Лиля (с надеждой): – Ты кто?  Куда меня зовёшь?  Здесь всюду фрицы. Нам не убежать. Они  убьют  нас обоих.

           Дима: – Лилечка, быстрей, быстрей. Какие-то шаги у двери. Медлить  нам нельзя.

Лиля с удивлением смотрит на Диму и начинает тихонько подниматься. Непослушное, замёрзшее тело  слушается  с трудом. Она со стоном  делает два очень трудных шага в сторону «Ласточки». Огонёк надежды загорается в её глазах.

  Дверь сарая внезапно  с шумом открывается и на пороге появляется  румянощёкий,  наглый молодой немец с автоматом наизготовку и с ярким фонарём. Через всю его правую щёку  к виску проходит зигзагообразный, ещё не совсем подживший рваный шрам от осколка в свежей коросте.    

Ганс: – Хальт!  Хенде   хох! – Громко и радостно, дебильно  хохочет. – Карашо! Вместо один шпион – два шпион.  Ха-ха-ха. О, майн  Готт! Сюда, сюда!  Машет Диме, приказывает  подойти поближе.

Дима стоит в стороне от «Ласточки», где лежит в карманчике сиденья его спасительный гипнопистолет. Он совсем недалеко, но недоступен. Малейшее движение грозит смертью им обоим. Ему ничего не остаётся, как медленно поднимать руки вверх, накапливая энергию.

Дима (вслух):– Эх, я – лопух огородный! Прибыл на такую страшную войну, а единственное моё оружие, папин гипнопистолет, лежит спокойненько  в карманчике  сиденья моей машины, и нет никакой возможности его достать. Но ты зря суетишься, поганец. Двадцать третий век такое умеет, что тебе, сопливому дегенерату, и не снилось.

Дима кивает согласно головой, поднимает вверх руки, и вдруг стремительно взмывает вверх, пробивая трухлявый потолок сарая, откуда обрушивается на врага  приёмами суперкарате,  сбивая  его  на пол. Затем  бросает Лилю на сиденье «Ласточки», впрыгивает сам, захлопывает дверцы и нажимает на красную кнопку, резко бросая хроноглайдер в будущее. В последний момент  в двери появляются  подбежавшие другие немецкие автоматчики. Слышатся автоматные очереди,  но беглецы  уже недосягаемы для них. Трассирующие пули пронзают  пустоту.

                                    Конец  пятой  картины.

      Картина  шестая.

Кабина хроноглайдера. Лиля  в телогрейке  и Дима в суперкостюме.  Дима очень занят пилотированием «Ласточки». Он работает пальцами на приборной доске подобно пианисту, изучает показания приборов. «Ласточку» отчаянно трясёт, посторонние шумы, электронные свисты,  странные пощёлкивание и потрескивание корпуса. Лиля тихой мышкой смотрит на происходящее вокруг.

Дима(тревожно): – Внимание, нас догоняет хроноспецназ. Спокойно, Дима, оторвёмся  на тройном тулупе. Держись, «Ласточка», ещё только один вираж,  но самый крутой. Лиля, ты тоже потерпи чуточку.

Последний, крутой вираж, шум, скрежет металла по стеклу, кабину несколько раз резко швыряет в стороны, в кабине  сильный  запах горящей карамели. Наконец, всё успокаивается  и хроноглайдер  выходит из временного поля  в простой скользящий полёт. Дима вытирает пот со лба и впервые внимательно смотрит на тихо сидящую рядом девушку.

Дима (радостно): – Ух, кажется, мы ускользнули от погони. Ну, как, Лиля Азолина, впечатляют тебя подобные номера. Сейчас мы в свободном парящем полёте. Почему-то теперь пахнет уже  не карамелью, а жареным луком. Даже есть захотелось. Да, дали мы жару  пространству-времени.   Теперь  хроноспецназу придётся очень даже повозиться, чтобы найти нас в этом огромном мире. Единственное, что ему сейчас о нас известно, что мы из виража вышли   где-то в конце двадцатого века. Вот пусть и ищет нас по всему миру в течение десяти-пятнадцати лет. А нам теперь необходимо познакомиться поближе, как положено.

 Смотрит на Лилю, улыбается радостно и открыто.

Дима: – Здравствуй, Лиля. Вот ты какая  на самом деле.  Какая ты  красивая! Лучше даже, чем я себе  представлял  по фотографии.   Шапку-то сними, жарко.                                                 

Лиля (тихо и робко, снимая шапку):– Вот такая. Откуда вы меня знаете? А вы кто?

Дима (широко улыбаясь): –  Меня зовут Дмитрий. Фамилия  моя Круглов. Мама зовёт Димой. Мне полных 18  лет. Я учусь на последнем курсе исторического колледжа в нашем с тобой родном городе Москве  в 2229 году. Улавливаешь разницу с твоим  1941-м. Давай знакомиться.   

Дима протягивает руку Лиле. Она в ответ протягивает свою худенькую, как вербная веточка. Улыбнулась открыто, восхищённо глядя в глаза, но как-то недоверчиво. 

Лиля: – Лиля Азолина, студентка второго курса геологоразведочного института.   Вообще-то родители назвали меня   Лейла, в честь индийской девушки из  древней поэмы «Лейла и Менджнун». Папа мой очень Индией увлекается. Но все зовут меня просто Лиля. Боже мой, как там сейчас моя мама? Волнуется бедняжка, что я простужусь в лесу. Ничего, мамочка, скоро увидимся. (Восхищённо) Слушай, а здорово  ты этого фрица завалил. Я ничего не успела понять, как ты вдруг исчез куда-то, а потом свалился сверху на него эдаким бешеным медведем.

 Она счастливо,  по-девичьи звонко  засмеялась. Продолжила со смехом:

–   Он и пискнуть не успел. Вот только жаль, что мы так быстро удрали. Надо было его автомат прихватить. Заодно и фрицев пострелять.  Автомат немецкий  на фронте нам  очень пригодился бы. Немецкий «шмайсер», знаешь, как  здорово стреляет.  Аж   сто выстрелов  в минуту. Они, сволочи,  патронов не жалеют. А в нашей роте  только несколько винтовок, и на каждую всего-то   десяток  патронов. Мне наган дали, ещё до революции сделан был, и одну обойму к нему. Стреляет совсем в другую сторону от  цели. Я стала отстреливаться, а он осечку дал. Тут меня, сволочи,  и повязали.   Как  против таких  автоматов  воевать? Да ничего, мы приноровились. (Подозрительно) А ты из какой части? Мне срочно надо в разведотдел Западного фронта, к комроты капитану Муравьёву. У меня очень важная  информация для командования.

Она благодарно взглянула на Диму.

Лиля: – А самолёт у тебя отличный. Это наша машина или американская? Летит так быстро и бесшумно совсем. Ой, мамочка, смотри, облака совсем рядом с нами. Здорово как!  Я вообще первый раз в жизни на самолёте лечу. После летней  практики на Хибинах   хотела в Тушинский аэроклуб записаться.  С парашютом попрыгать и на ПО-2 полетать, да не успела. Война помешала. Я с вышки-то прыгала несколько раз. Страшно. Но глаза зажмуришь и прыгаешь.  Так ты откуда, из штаба армии? Или из полковой разведки? Что молчишь? Чудной ты какой-то.

Дима  (снисходительно): – Лилечка, я тебе ещё раз повторяю. Я из далёкого будущего, из 2229 года. Я пришёл спасти тебя от смерти. Через несколько часов тебя должны были казнить эти варвары. Но сейчас ты можешь быть спокойна. Фашистским  негодяям тебя уже не достать. Однако  для тебя война навсегда  закончилась. Забудь о ней. Лиля, посмотри на бортовой календарь. Какая дата там стоит?

Лиля ( с трудом разбирая  электронные цифры) : – Девятое мая 1995 года. А почему 95-го?

Дима: – А потому, что нас на выходе из  последнего  хроновиража   выбросило именно сюда, в конец двадцатого века. А ты знаешь, какой это день? Тебе  очень повезло, что мы угодили в самый  день Победы, Лилечка.  То есть,  ровно пятьдесят лет назад, 8 мая 1945 года  немецкие генералы в Берлине подписали Акт о безоговорочной капитуляции. А подписывал этот Акт с нашей стороны генерал  армии Жуков. Тебе известна уже эта фамилия?

Лиля: – Спрашиваешь? Кто же генерала Жукова не знает? Герой Халкин-гола, сейчас Москву защищает. И не сдаст её фашистам.

Дима: – Правильно, не сдаст. В народе его прозвали генерал Победа.  Поэтому  день  Девятое Мая –  первый мирный день твоей  страны после стольких дней труднейших боёв. Сейчас в России это праздничный  день  – День Победы над Германией. Сегодня все ветераны  последней великой войны празднуют Победу над фашистами.(Торжественно, голосом Левитана). Лиля  Азолина!  От  всей  души торжественно  поздравляю Вас с 50-летием  Победы над гитлеровским фашизмом.

Лиля  обрадовалась знакомым торжественным интонациям, заулыбалась, даже в ладоши захлопала.

Лиля: – Вот здорово как! Как ты интересно рассказываешь. Так мы его разобьём, Гитлера? А я и не сомневаюсь. Но мне надо срочно в разведотдел, к Муравьёву. Я все их огневые точки обнаружила  в нашем лесу. И танки где стоят, выведала. А на станции у них бронепоезд  стоит, с пушками громадными. Они до Москвы достать  могут.  Мне срочно надо к Муравьёву. Он мне по секрету сказал, что скоро наступление будет. Там вот как сейчас  мои разведданные  нужны.

Лиля  рукой простецки показала на горло.

Дима(устало, снисходительно): – Лиля, ну как ты не можешь понять, что война уже пятьдесят лет, как закончилась. Мы уже очень далеко от Москвы, на тихоокеанском побережье  России. Сейчас  я покажу тебе сверху приморский город-порт Находку, где  народ  празднует день Победы.  Вон видишь, колонны седых ветеранов  проходят у Вечного огня. Там,  внизу слева   от монумента Победы.

Лиля: – Вижу. Но какие же они бойцы? Они старики совсем. Поди, наверное, с немцами воевали в первую мировую войну. У нас таких даже в обозе не было.

Дима: – Совершенно верно, Лилечка. Сейчас это седые старики, ветераны Великой войны. А пятьдесят лет назад они с тобой вместе двадцатилетними мальчишками и девчонками дрались насмерть  с полчищами Гитлера. И победили их. Но очень много их   полегло в боях за Родину. В числе погибших  могла быть и ты.   Если бы я не выхватил тебя из рук палача. Теперь ты понимаешь, что происходит сейчас?

Лиля молча, не шевелясь,  смотрит на Диму. Отрицательно качает головой.

Лиля: – Не а.

Дима: – Лилечка, я постараюсь рассказать тебе  чуточку подробнее. Пока мы пересекаем Тихий Океан, времени у нас предостаточно. Так вот, уроки истории в моём колледже преподавала очень милая француженка, Луиза Дюбуа, или, как мы её звали – мадам Лу. Один из её предков был лётчиком и  воевал  с немцами на Восточном фронте в русской армии во  французской  эскадрильи, и она очень много нам рассказывала об этой войне.  

 Однажды на занятия  по второй мировой  войне она принесла фотографию милой девушки, очень симпатичной, с чуть лукавой улыбкой. Фотография  была  низкого качества,  переснята с воинского документа с большим увеличением. Все с интересом посмотрели её, а у меня она  перевернула  всю мою жизнь.   Это была твоя фотография, вот эта.

Дима достаёт из футляра фотографию и передаёт Лиле.

Лиля:(удивлённо) – Точно, это я. Тогда нас с девочками всех по очереди   снимали на военный билет.  Прямо во дворе  военкомата  стоял  фотоаппарат «Лейка», как его называли. Военкомовский старлей нас по очереди снимал у стены, птичкой забавлял, что из объектива вылетит.    Мы даже причёску поправить не успевали.

Дима (удивлённо):– Какая-такая причёска? Ведь ты в военной шапке-ушанке! Ну да, война-войной, а красота – самое страшное оружие. А меня как раз эта шапка твоя военная и резанула по сердцу.  Твоё умное точёное личико никак не  вязалось с грубой военной формой. Я в твоих глазах увидел жажду  открытия огромного интереснейшего мира.  А мадам Лу утверждала, что тебя настигла страшная карающая смерть на виселице. Я тогда едва с ума не сошёл. Я ходил по пустынным коридорам колледжа и повторял лишь одно:  

– За что? Как они могли?  Как  немцы, одна из культурнейших  наций мира, могли казнить юную девушку за коробок спичек?   О чём думал  палач-фашист, возможно, её одногодок, набрасывая  петлю на тонкую девичью шею? О премиальных ста граммах шнапса? Об отпуске за проявленное усердие?  А может о том, как она красива в этом ракурсе в свой последний миг на фоне зимнего морозного  утра?

Мне тогда было всего шестнадцать лет.   Я   забился в пустой хронокласс,  и целые сутки не выходил из него. На стенах класса были развешаны схемы  хронополей и эскизы хроногенераторов. Меня била  нервная  дрожь, я замерзал в летнюю жару,  даже, похоже,  впадал в беспамятство.  Но у меня перед глазами постоянно мельтешили  эти хроносхемы, как будто что-то хотели мне подсказать.  Наконец я забылся  в тревожном сне, скрючившись в преподавательском кресле.

На следующее утро я вышел из класса  совершенно спокойный, с готовым,  реальным проектом. Я твёрдо решил построить машину времени и спасти тебя из рук палачей.  Долгих два года я  изучал хронополе, обдумывал различные варианты побега сквозь время,   затем  оборудовал свой   миниглайдер  хроногенератором. Всё это время я практически не покидал своей комнаты-мастерской. Меня почти забыли мои друзья, родители с сочувствием наблюдали за моими метаниями. Они даже психолога ко мне прикрепили, чтобы он понаблюдал, нет ли у меня  отклонений в психике.

Как видишь, я перехитрил всех и добился своего.  Я вырвал тебя из рук палачей и теперь мы стремительно приближаемся к нашему Эдему. Ты будешь иметь свой личный «Рай»  в моём шалаше. Нас будет всего  двое на весь огромный мир. Ты и Я.  Я так рад, что у меня всё получилось! А ты, Лиля?

Лиля:(настороженно) – Конечно, Дима, спасибо тебе. Умирать мне совсем не хочется.  Но мне не нужен  твой рай. У меня нет времени на райские забавы. О чём ты?  Мне сейчас надо срочно попасть  в разведотдел, к  капитану Муравьёву. У меня такая  важная информация. Ведь скоро наступление, а у фрицев в тупике бронепоезд стоит с огромными пушками. В дула  этих чудовищных орудий   я спокойно влезу даже в телогрейке, такие они большие.   Нужно об этом  предупредить наших. Поворачивай обратно, Дима. (Кричит) Какой - такой, к чёрту рай?

Дима: – Лиля, это  невозможно.

Лиля ( кричит зло, с надрывом) – Как невозможно? А ну поворачивай на фронт, юноша. А может ты шпион немецкий? И меня обмануть хочешь? Да я тебе, знаешь, что сейчас сделаю.

Лиля решительно берёт Диму за ворот, встряхивает так, что кабина хроноглайдера  опасно покачивается.

Лиля:– Я тебя сейчас так отделаю, что свои не узнают, а чужие испугаются. Поворачивай  в часть, а то сейчас развалю твой шпионский самолёт.

Лиля берёт в руки тяжёлую навигационную линейку, лежащую на приборной панели и с самым серьёзным видом поворачивается к Диме.

Дима (укоризненно): – Лиля, ну перестань хулиганить. Я тебя от виселицы спас, а ты меня покалечить хочешь. Это что, такое твоё спасибо? Ну, как ещё тебя убедить, что нет другого варианта.  Ты «Машину времени» Уэллса читала?

Лиля: – Ну, читала. (С недоверием смотрит на Диму.) В прошлом году зимой брала на одну ночь почитать у ребят с третьего курса. Так то фантастика. Ясно дело, Уэллс.

Дима: – Вот я как раз на подобной машине проник к тебе через два века и спас тебя от немцев. Понимаешь теперь?

Лиля: (недоверчиво)– Заливаешь, парень? Неужели это правда? Но раз ты смог спасти меня от немцев, так верни меня  в мою часть к Муравьёву. Ведь скоро наступление. Там мои друзья, девчонки наши  воюют.  Подруга моя Зоя, школьница ещё, тоже на задание ушла. А я, значит, в дезертиры  попала?

Дима(печально): – Лиля, я должен тебе сообщить  страшную весть.  Твоя подруга по отряду, разведчица Зоя Космодемьянская почти одновременно с тобой попала в плен к фашистам и после пыток и издевательств  повешена изуверами морозным утром 29 ноября 1941 года.  То же самое ждало и тебя. Если бы не появился я.

Лиля поворачивается к Диме, расширенными от ужаса глазами смотрит на него.

Лиля: – Зойка, малявочка, не может быть. Она же ещё совсем ребёнок. Дима, ты врёшь. Скажи, что ты пошутил, соврал,  чтобы меня убедить.

Дима:– Лиля, это чистая и горькая правда.

Лиля (кричит) – Так почему ты её не спас? Она же сущее дитя, школьница, ещё не целована даже. Немедленно  поворачивай обратно. Мы и её спасём. (умоляющим тоном). Ты же можешь, Дима? (Берёт его за плечи и трясёт).  Димочка, миленький,  поворачивай оглобли. Ну же.

Дима: – Лиля, я мог бы  и её спасти, но это невозможно совсем  по другим причинам. Смерть юной  Зои  стала  заметным событием в истории Великой Войны. О её трагической мученической  гибели сообщили в газетах. Она стала Героем Советского Союза, истинным народным героем, вроде французской  Жанны д-Арк.   Весь народ содрогнулся от ярости, узнав, что творят завоеватели на нашей земле. А затем  ожесточился и погнал фашистов от Москвы. Зоина гибель не была напрасной. Она стала началом  Победы.

Лиля: (бегло взглянув на Диму) – А моя?

Дима: (глядя в иллюминатор  на  волны Тихого океана) – Понимаешь, Лиля. Есть такие законы истории, которые нельзя нарушать никому и никогда. Не исключено, что не случись смерти Зои,  история войны могла бы пойти по другому, более тяжкому  сценарию.

Лиля (угрюмо): – Дима, ты не ответил на мой вопрос.

Дима: (продолжая смотреть в иллюминатор) – Лиля, твоя смерть на фоне большой войны прошла незамеченной. Ты  навсегда  осталась  пропавшей  без вести. Именно поэтому  я решился тебя спасти. Конечно, исторические сдвиги могут быть, но не столь значительные. Но, имей в виду, если нас настигнет хроноспецназ, тебя тотчас отправят  обратно в промёрзший сарай, а меня будут судить как  преступившего строгий закон Времени. Никаких других вариантов быть не может. С историей не шутят. Теперь ты понимаешь, наконец, что происходит?

Лиля ( умоляюще): – Дима, как же так? Там мои друзья и подруги стоят насмерть за мою Москву, за мою Родину. А я   буду отсиживаться в тихом уголочке, в тенёчке, на всём готовеньком. Это же чистой воды дезертирство. Дима, ну, пожалуйста, отправь меня обратно в часть. (Кричит) Дима, я присягу принимала на верность Родине.  Ведь я себя уважать перестану. 

Дима (возмущённо): – Лиля, да пойми же ты, наконец, что путь обратно – это твоя неминучая гибель  на виселице. Я решился на столь тяжкое преступление, с таким риском выхватил тебя из рук палачей, а ты хочешь погубить совершенно напрасно и себя, и меня. Едва я включу  хроногенератор, нас тотчас настигнет хроноспецназ. Забудь о войне. Она для тебя уже завершилась. Тебя комроты Муравьёв уже записал в пропавшие без вести, и на этом твоя военная биография закончилась. Зато ты здесь,  со мной, жива и здорова, понимаешь. И я очень рад этому.

Лиля (мрачно):– А  Зои  уже нет?

Дима: – Да, Зои уже нет. Но благодаря её подвигу силы обороняющегося народа удесятерились.  И вечная ей благодарность за это.

 Лиля притихла, украдкой смахнула слезинку и стала  удручённо смотреть в иллюминатор.

Дима  сосредоточенно  управляет  хроноглайдером. Кабина несколько раз резко наклоняется, словно самолёт на поворотах.

Дима: – Вот мы уже в тропических предгорьях  Анд. Лиля, посмотри, какая чудная полянка  нам подвернулась справа внизу. Как будто по заказу для нас приготовлена. Если вокруг нет признаков жилья, то здесь мы и остановимся. Ты не возражаешь?

На поляну в тропическом лесу на берегу горного  ручья медленно опускается изумрудная   «Ласточка».                           

       Конец шестой  картины.

                                                Картина  седьмая.

 Заброшенный пустынный уголок в экваториальной части западного  предгорья   Анд. Яркое солнце, тропический зной. Неширокий ручеёк с узким песчаным пляжем на фоне леса  из секвой, пальм и кактусов, низвергающийся с красных базальтовых скал  радужным водопадом в пенистый Тихий  Океан.

На песчаном   берегу ручья в горах на тонких сталитовых ножках  стоит  «Ласточка», миниатюрная «летающая  тарелка» яркого изумрудного  цвета  размером с небольшой автомобиль. Открывается дверь. На полянку выходит Дима.

Дима: –  Лиля, это невероятно, но мы прибыли в наш цветущий райский уголок. Выходи, осмотрись. Нравится тебе это место?

Лиля, в рваной телогрейке, в  сапогах  медленно выходит из «Ласточки», удивлённо осматривается.  Поднимает улыбающееся лицо к солнцу, несколько мгновений стоит, не шевелясь, впитывая в себя знойный жар тропиков. Затем оглядывается на Диму.

Лиля: – Как тепло. Разве  так может быть? У нас сейчас такие морозы, что лёд  на  реках трескается так громко, как  «сорокопятка»  палит. А здесь жарко, как в бане.

Сбрасывает с себя телогрейку.  Остаётся в гимнастёрке и в  сапогах.

Лиля: –  Дима, где мы?

Дима: – Да я сам толком  не знаю. А это  нам  совсем и  не важно. Где-то  в латиноамериканских  тропиках, в предгорьях Анд.  Главное, чтобы другие не знали, где мы и кто мы.  У нас светит жаркое солнце, вокруг ни души на десятки километров, а нас всего двое. Ты и я.  Мы в нашем личном Раю, как Адам и Ева.  

 Осматривает девушку. Скептически морщится, глядя на сапоги.

Дима: – Но на Еву ты пока не похожа, Лилечка.  Однако, это поправимо.

Подходит к «Ласточке», достаёт из багажника женскую одежду и обувь.

Дима: – Лиля, вот тебе одежда – живое нижнее бельё, силикоровый костюмчик, брусочек биомыла и стереозеркало. Иди  к ручью, вон там за кустами  смой с себя всю грязь и боль твоего века, переоденься. А я, тем временем, похлопочу тут по хозяйству. Надо скоренько  построить дом, соорудить очаг и приготовить обед. Я голоден, как  одинокий  волк  зимой. Подумать только, я ничего  не ел почти триста    лет.

Лиля: (нерешительно принимая бельё) – Ладно, Дима. Я недолго. Я тоже есть хочу. Мне фашисты за два дня даже сухаря не бросили. Лишь ночью хозяйка дома украдкой от них сунула лепёшку и стакан воды. Сейчас я  скоренько  приведу себя в порядок и помогу тебе по хозяйству.

Лиля скрывается в кустах на берегу ручья. Дима вынимает из «Ласточки» некий свёрток, включает компрессор, и  прямо  на наших  глазах  на берегу вырастает надувной дом, полностью готовый к проживанию. Бросает в дом два свёртка, автоматически раскрывающиеся в два спальных места.  Из глайдера выносит небольшой прибор,  набивает его  хворостом, травой, листьями, заливает воды из ручья,  и вскоре вынимает оттуда поднос, уставленный   тарелками с горячим  обедом.

Через несколько минут из-за кустов выходит Лиля в ярком голубом спортивном костюме, с пышной причёской, вся светящаяся от своей ладности и застывает от неожиданно открывшейся перед ней картиной готового  посёлка.

Лиля( удивлённо): – Дима, я что, целый день умывалась, переодевалась?

Дима: – Ну что ты? Всего десяток минут.

Лиля: – А как ты успел построить здесь целый посёлок?

Дима: – (нарочито небрежно) : – А, ерунда. Я же из двадцать третьего века. А у нас научились ценить время.

Дима  не сводит восхищённого взгляда с появившейся Лили.

Дима: – Как ты хороша, Лилечка! Просто рождение  Венеры  Сандро Боттичелли.  Конечно, это эффект биомыла, но не настолько же. Тебе когда-нибудь говорили, что ты прекрасна, как богиня?

Лиля: (кокетливо) –  Да бывало, что ребята со старших курсов шеи сворачивали. Но мне было не до их ахов-вздохов. Мне так нравилось учиться, изучать породы и  минералы. Мир камней – он настолько многолик и прекрасен, что не оставляет времени на глупости.

Дима ( недоумённо) : –  Ну, какие же это глупости? Секс – это так здорово.

Лиля  останавливается, серьёзнеет, оборачивается к Диме, смотрит ему в глаза.

Лиля (озадаченно): – Какой-такой секс? Что это такое?

Дима (громко смеётся): – Вот тебе раз, святая простота. Секс – это когда юноша с понравившейся девушкой занимаются, ну, ….. этим,  самым, которое, когда спят вместе,  вот, значит, как тебе сказать?

Лиля(простецки): – Любят друг-друга, что-ли?

Дима: – Ага, по-вашему, это, значит, любить?

Лиля: – Дима, любовь, это очень  серьёзно. Но при чём здесь любовь? Я тебя не понимаю. 

Дима(смущённо): – Лилечка, пока не будем об этом. (Торжественно). Дорогая Лиля!  Я дарю тебе этот прекрасный окружающий нас мир для новой жизни. Я так долго мечтал об этом моменте, я столько трудился для  его достижения. Я так рад, что у меня всё получилось.  Приглашаю тебя на  праздничный обед в честь нашего успешного прибытия  в пункт назначения.

Лиля ( удивлённо) : – Неужели ты успел и обед приготовить? А что у нас сегодня на первое?

Дима: – Суп из мяса  баранов из созвездия Овнов.

Лиля: – Боже, ты что, успел слетать в это созвездие? А что, там действительно пасутся бараны? Как же об этом узнали древние астрономы? Ты хочешь сказать, что в созвездии «Рак» живут Раки?  А ещё по  Зодиаку бегают «Близнецы», «Козероги», в одиночестве тоскуют «Девы», а «Водолеи» вечно  льют воду, в которой плавают «Рыбы»?

Дима: – А ты неплохо  знаешь астрономию!

Лиля: – Ой, обожаю. Я из папиного бинокля смастерила подзорную трубу и так любила ночью рассматривать  звёзды и Луну.  Её кратеры  так здорово смотрятся, особенно в последнюю четверть, когда свет Солнца скользит по поверхности нашего спутника и отчётливо видны горы и кратеры.  Но мы отвлеклись. Официант, а что вы рекомендуете на второе?

Дима: – На второе  ростбиф из   шейной вырезки слонов  из туманности Андромеды. Необычайно вкусное блюдо. Его у нас предлагают на самых торжественных мероприятиях. К примеру, на встречах астронавтов  из дальних космических  экспедиций.

Лиля: – С ума сойти можно от такого межзвёздного меню. А что ты мне на  десерт предложишь?

Дима: – Молодое вино из карельской  клюквы.

Лиля(потирая руки): – Согласна на всё. Дима, я так проголодалась, что готова съесть даже живого крокодила..

Дима: – Я тоже. Я  пронзил почти три века,  затем мы выдержали схватку с гитлеровцами, потом  пересекли половину земного шара, и за это время всего лишь проголодались. Прошу к столу.

Ребята с энтузиазмом садятся за стол, и  с аппетитом обедают, перебрасываясь репликами.

Лиля: – Какой суп вкусный! Что это за бараны такие?

Дима: – Да обыкновенные бараны, только у них  шесть ног и крылья, как у пчёл. Летают себе по верхушкам деревьев и кормятся молодой листвой.

Лиля: – Вот интересно, летучие бараны. А ростбиф  такой нежный. Так и тает во рту. А слоны, случайно,  не летают  там, на Андромеде?

Дима: – Нет, они плавают. На их  планете нет суши. Поэтому слоны там размером с нашего среднего кита, у них шесть хоботов, которыми они постоянно рыбу ловят и едят, едят. Что-то вроде огромных осьминогов, только щупальцев всего шесть.  

Лиля: - Нам надо погреб построить, Дима.

Дима: - А зачем?

Лиля: – А где мы будем  хранить продукты, мясо, например? Оно же испортится  без погреба.  

Дима: – Что ты, какое мясо? Это же просто вкусовые ощущения, приданные  блюду  пищесинтезатором.  Он приготовит любое блюдо из всякой органики. Я загрузил в него  лишь то, что здесь нашёл – траву, ветки, листья.  А получил пищу, которую заказал в меню, и которую мы сейчас  едим. Это очень несложная задача для   синтезатора.  Мы уже давно не убиваем животных для еды. На наших мясокомбинатах, построенных в лесных  районах, на пищу перерабатываются отходы лесообработки. А в особых случаях для гурманов мясо выращивается на мясокомбинатах из стволовых клеток животных.

Лиля: – Как здорово. Мне так жалко животных, когда их убивают для еды. У нас в деревне  была корова Зорька. Всю нашу  семью  спасла от  смерти в голодные тридцатые годы. А когда она состарилась, пришлось папе её сдать на мясокомбинат. Зорьку  вели на убой, она всё понимала, покорно шла за ним и плакала настоящими слезами. Я несколько лет после этого не могла есть мясо.

Дима: – Я тоже никогда не смогу есть мясо убитого существа.  Лиля, а как же ты воюешь, убиваешь врага, если даже животных жалеешь?

Лиля (жёстко, неожиданно грубо): – А ты не путай одно с другим. Животные  ни в чём не виноваты, а их убивают для еды.  А фашисты напали на нашу страну с целью истребления  народа, заметь – моего народа.   Поэтому нет к ним жалости, как к бешеному зверю. Дима, ты помнишь того фрица, который ворвался в сарай. Ну, которого ты так здорово завалил.(Смеётся).  Я не могу забыть идиотского  выражения его лица, когда ты внезапно исчез. Он стоял, открыв рот, выпучив свои свинячьи глаза, хватал воздух, раздувая румяные на  морозе щёки, и всё искал тебя глазами,  крутя головой и автоматом по сторонам.

Лиля весело, заразительно смеётся. Смех подхватывает и Дима. Они хохочут всё более громко и истерично.

Дима( смеясь): –  А как он взвизгнул, когда я на него сверху свалился. Завизжал, как ушибленный щенок, глаза  закатил, и что-то зажурчало вдруг. Это он описался со страху.

Лиля (умирая со смеху) – Да ты что. Вот это вояка. (Серьёзнеет). Дима, знал бы ты, как этот жалкий трус издевался надо мной, когда у меня были руки связаны. Он царапал меня  спицей. Нашёл у хозяйки спицу на подоконнике, и норовил ткнуть. Царапнет по руке, и смотрит в глаза, изучает мою реакцию. Больно ли мне? Посмотри на его работу.  (Показывает ещё не зажившие раны на плече и руках). И когда поймёт, что больно, но я терплю, такое удовольствие растекается у него в глазах. Садюга поганый.  Обещал прийти ко мне ночью с дружками, позабавиться. ( Смахивает слёзы). Когда ты появился, я тебя за фашиста приняла. Думала, что  ты  его посыльный,  меня к нему  отвести должен. Но я  не далась бы. У меня вот что в телогрейке было.

Лиля выскакивает из-за стола, находит в кустах свою старую телогрейку и   вынимает  из-за  подкладки старый ржавый длинный гвоздь с квадратной шляпкой.

Лиля: – Вот этот старинный кованый гвоздь  я из трухлявых досок вытащила. Заточила его о булыжник. Пусть бы только сунулся, мразь. Мало ему не показалось бы.

Дима (уважительно): – Да, оружие серьёзное. Славно, что я подоспел раньше, чем тебе пришлось его применить.

Дима потягивается, широко зевает.

Дима: –  Ох, и устал же я  за этот сумасшедший день. Лиля, уже вечер. В тропиках темнеет очень быстро. Давай, допивай десерт.  Кстати, этот напиток из нашей северной  клюквы называется очень символично «Вино  Любви».   Пора готовиться ко сну. Ты где любишь спать – у стеночки, или с краю.

Лиля(изумлённо): –  Этот вопрос неуместен при моей односпальной девичьей  постели.

Дима( радостно) – Так у нас два односпальных места, из которых я соорудил прекрасное двуспальное ложе.

Лиля:(недоумённо) –  Это ещё к чему? Разбирай немедленно  на два односпальных.

Дима: (подходит к Лиле, и обнимает её, пытается поцеловать) – Лилечка, я так хочу тебя.

Лиля: ( резко отстраняется, сбрасывает его  руки с плеч)  –  Руки, юноша, не распускать. А то я смогу вам показать некоторые особые приёмы. На даче в Томилино однажды  пришлось   продемонстрировать   одному нахалу. С тех пор обходил меня стороной и боком.

Дима (озабоченно) – Что-то я не понимаю. Лиля, я тебе что,  не нравлюсь?  Я так стремился к тебе. Я так тосковал по тебе. Я  столько для тебя сделал, я, наконец,  спас тебя от смерти. Я хочу тебя.   Почему ты отталкиваешь меня?

Лиля: – Я что-то тоже не поняла. Ты что, спасал меня для того, чтобы спать со мной? Тогда вези меня обратно. Что, у вас там, в будущем,   девушки сразу прыгают к вам в постель?

Дима(озадаченно) : – Лилечка,  в наше время  этот вопрос никогда так не ставится. Сексуальные отношения у нас крайне прагматичны, как  и должно  быть.  Если это полезно для организма и приятно, то почему бы этого не делать. Ты меня удивляешь своей строптивостью.

Лиля(язвительно): – А чего тут удивительного?  Просто  ты меня сегодня ещё не убедил в полезности и приятности того, о чём ты говоришь. А для долгих дискуссий я  не готова. Я ведь  очень устала. Поэтому, Дима, если ты мне друг, и всё можешь, отведи  в этом доме мне уголок за ширмочкой, а не то я усну прямо на полянке. Я ведь могу спать и в снегу на морозе. А уж в тропиках на травке – это лучший вариант из того, что я имела за последние полгода. ( Строго) И впредь  разговоры  о двуспальной постели прошу прекратить. (Насмешливо) Видимо,  я ещё не доросла сознанием до вашего распутного  века.

Дима (обиженно): – Ну, пожалуйста. Конечно, сегодня я тоже очень устал.  Вот тебе ширма, вот спальный уголок твой. Спокойной ночи. А я сейчас поставлю сторожок на ночное  дежурство, и тоже упаду без задних ног.

Дима бросает свой спальный мешок в другую сторону, включает автосторож, который бесшумно замигал на крыше дома, раздражённо падает  в свою постель и свет гаснет.

                                         Конец седьмой картины.

Картина  восьмая.

Утро. В доме-палатке полумрак. Дима спит в своей постели. Ширма, за которой спит Лиля, приотворена. Дима просыпается, потягивается, кричит бодро:

Дима: – Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.  Лиля, доброе утро!  Подъём!

Никто не откликается. Дима заглядывает на женскую половину, удивлённо разводит руками и выходит из дома. Из леса ему навстречу выходит Лиля.

Лиля: – Проснулся, засоня. Я уже всю округу обежала, ягод насобирала, успела выкупаться,   а вы, товарищ  пилот, только пробудились. Что делать будем, Робинзон?

Дима( решительно): – Жить, дорогой мой Пятница. Но при условии, что ты больше не будешь делать глупостей. Впредь в  лес одной не ходить. Здесь не Парк Горького. Ягоды не есть, ты их не знаешь. А среди них могут быть очень даже ядовитые. Пойми, это дикие, нам вовсе неизвестные  горные леса  в Андах. Двадцатый век ещё на дворе. Здесь даже воинственные индейцы могут где-то  сохраниться. Снимут скальп в два счёта. Это тебе не «хальт» – «хенде хох».

Лиля (с восторгом): – Ух, ты! Вот здорово! Индейцы, джунгли. Это как у Майн Рида и Вальтер Скотта? ( Удивлённо восклицает.) Боже мой! Что со мною происходит? Может, я уже умерла, и сейчас я уже  действительно в раю. Да ты, Дима, на ангела совсем не похож. Крыльев у тебя нет за спиной.

Дима: – Я не ангел, но крылья у меня есть. Это моя «Ласточка». И самым лучшим доказательством тому, что я человек,  является то, что я очень  хочу есть. Сейчас соорудим  плотный завтрак.

Дима  отходит в кусты, откуда возвращается с охапкой веток, листьев  и травы, набивает их в пищесинтезатор. Лампочки на аппарате начинают перемигиваться, через несколько минут аппарат  издаёт длинный тонкий сигнал готовности.

Дима: – Лиля, прошу к столу. Сегодня у нас скромный завтрак  из кофе с бутербродами.

Ребята завтракают.

Лиля: – Спасибо, Дима. Очень вкусно, но ветчина отдаёт травой, а кофе – извини, болотом.

Дима: – Это, видимо, потому, что исходный материал несколько отличается по составу от тех, на которые прибор рассчитан. Его параметры задавались в двадцать третьем веке. За двести с лишним лет химический состав  флоры несколько изменился. Вот у аппарата и проскакивают неожиданные  отклонения, вроде болотного привкуса. Но, уверяю тебя, это абсолютно безопасно для организма.

Лиля(небрежно): – Да я и не такое едала. Дима, я читать начала рано, с шести лет. Очень мне сказки нравились, про скатерть-самобранку, ковёр-самолёт, про добрых  волшебников. А сейчас я себя чувствую, словно Золушка в настоящей  сказке. Вот передо мной скатерть-самобранка.(Указывает на пищесинтезатор)  Что прикажешь, то и получишь на стол.  А напротив нас стоит настоящий ковёр-самолёт. Не совсем ковёр, но летает здорово.

Дима:  – А я, значит, у тебя за волшебника? Надеюсь, за доброго?

Лиля: – Не злого, конечно. Доброго и умелого. Это ж надо, такую машину смастерить. Но я о другом думаю.(Тоскливо)  Я всё время вспоминаю   своих подруг,  Зойку-симпатягу. Они там сражаются с фашистами. Зоя даже  жизнь отдала свою юную, чистую, славную.(Говорит зло) А я сижу здесь с сопливым волшебником в райском саду, кушаю  необыкновенные блюда.(Кричит Диме) А они мне не лезут в рот, твои фальшивые бутерброды из веника.  У меня нет никаких прав на этот Эдем.  Я сейчас живу не своей жизнью. Моя жизнь – это борьба с оккупантами там, в заснеженной Москве, в своей стране. А я здесь загораю на жарком солнышке и цветочки собираю. Вези меня обратно, прекрасный принц. Я не хочу жить твоей жизнью. У меня своя есть.

Дима: – Лиля, ты требуешь невозможного.

Лиля(почти кричит): – Невозможно то, что я здесь. Но какой ценой? Получается, что я предала своих товарищей, дезертировала с поля боя, бросила свою Родину в такой тяжкий момент. Если я останусь здесь, то весь остаток жизни проведу с чувством вины перед своим народом.  Зачем мне, Дима, такая жизнь? Я не хочу умирать, но я желаю жить своей жизнью. Уж если доведётся мне умереть, то это будет моя судьба, мой сознательный выбор.  Ведь я добровольцем вступила в Коммунистический батальон. Я присягу приняла. Ты это понимаешь?  А какое право имеешь ты распоряжаться моей жизнью? Почему, зачем ты спас меня? Чтобы бессрочно заточить в этом дендрарии?  А может, меня не повесили бы, а потом я сбежала бы к нашим? А вдруг красноармейцы  нападут   на немецкий штаб в Петрищево и освободят  меня?

Дима(печально, но твёрдо): – Лиля, я вовсе не хочу и не имею права распоряжаться твоей волей и  судьбой.  Но пойми же, наконец, меня!  Дело в том, что у тебя уже нет твоей жизни. Наши, как ты говоришь,  не напали на штаб в Петрищево, и не освободили тебя. Тебя уже повесили бы, если бы я не вырвал тебя из сарая за три часа до казни. О твоей смерти  есть сухие записи в немецких донесениях.  Это говорит военная история.  Если бы тебя освободили, то история была бы совсем другая. Я взял на себя ответственность и изменил её ход.  Для всего мира ты сейчас пропавшая без вести, каких немало на полях сражений. И то, что ты жива, знают лишь два человека во всём огромном мире – ты и я. Я очень много думал перед тем, как совершить этот поступок. Он безрассуден, но я должен был спасти тебя, потому, что твоя смерть была  совершенно бесполезной.  И ещё потому, что…(запинается), потому что чем-то поразила ты меня  в своей нелепой шапке-ушанке, но со взглядом, обращённым прямо в меня.

Твоя подруга Зоя  погибла, но её смерть потрясла весь народ, ожесточила его, что, в какой-то мере,  помогло выиграть войну. А о твоей  гибели узнают лишь после войны. Твоя смерть  будет напрасной в горниле огромной народной  битвы с врагом. Но если я даже верну тебя к Муравьёву, то хроноспецназ  всё равно отыщет тебя и отправит в промёрзший сарай, на верную гибель. Таковы инструкции  Совета  Защиты   Времени. Так  какой смысл в твоём возвращении? Ты погибнешь, и уже окончательно, а меня тоже будет ожидать суровое наказание.

Дима передохнул, и устало продолжил.

– Лиля, я не знаю, что будет с нами завтра. Всё может закончиться совсем не так, как я задумал. Нас может ещё обнаружить хроноспецназ, нас могут арестовать местные власти, и это опять закончится хроноспецназом, нам может помешать стихия. Мало ли что случается в горах? Но у нас есть наше радостное счастливое сегодня. Давай не будем его терять. А спас я тебя потому, что запала ты мне в душу на той военной фотографии, и не смог я  отдать  тебя  на растерзание варварам. Может быть, я  не прав, но я не мог по-другому. Прости меня и прими то, что есть.

Дима произнёс последние слова дрогнувшим голосом. Лиля тоже кинула на него быстрый взгляд  и тоже потупилась.

Лиля(умоляюще): – Дима, но я же не могу жить этой чужой жизнью. Мои подруги гибнут за нашу Родину, а я бабочек считаю и цветочки собираю.

Дима (нахмурившись): –  Лиля, я всё сказал.  Другой жизни у тебя уже не будет. А таких чудесных бабочек и столь прекрасных необыкновенных цветов, как здесь, ты действительно никогда не видела.  Так живи и радуйся жизни. Сегодня у нас по расписанию прогулки по райскому саду. Значит, собирайся, идём  гулять.

Лиля задумчиво смотрит на него и, смахивая слёзы, отворачивается.

                                   Тихо гаснет свет.

                                        Конец восьмой картины.

                                                           Картина  девятая.

 Вечер. Поляна  перед домом. На поляну выходят  возвращающиеся после прогулки Дима и Лиля.  Лиля с охапкой свежих цветов, Дима с обычным набором органики для ужина – ветки, листва, трава.  Он загружает зелень в пищесинтезатор, занимается ужином.  Лиля  устало падает в роскошное надувное кресло, с наслаждением вытягивает ноги и замирает.

            Лиля: – Ну, наконец-то  мы дома. Подумать только, целый день мы с тобой гуляли по настоящему тропическому лесу. Даже мечтать не могла я о таком счастье. Ты знаешь, Дима, я, оказывается, трусиха.  Весь день я  всё ждала, что мелькнёт  среди листвы   орлиный профиль индейского Монтигомо – Ястребиного Когтя  с томагавком в правой руке, злобой во взгляде, и с левой   рукой, тянущейся за моим скромным скальпом.

            Дима: –  А я боялся лишь того, чтобы не заблудиться в этом  незнакомом  лесу. И ещё за тебя переживал, чтобы какая-либо тропическая живность не  напала.  Здесь немало ядовитых насекомых, змей,  любопытный ягуар следовал за нами едва не половину пути.

            Лиля: – Неужели настоящий ягуар? Дима, а твой гипнопистолет  справится с ним?

А если их будет много, целая стая?

            Дима: – Мой отец на планете в системе Лебедя этим оружием остановил стадо бронтозавров, ящеров размером, ну, скажем, с метропоезд. Он рассказывал, что это стадо   от одного залпа послушно легло  у него на пути целой горной системой. Чтобы перебраться через внезапно возникшее  препятствие, местами приходилось  даже подстраховываться альпинистской связкой.

            Лиля: –  Столько всего интересного  повидал твой отец  в других мирах! Дима, а ты после школы кем хочешь стать?

            Дима: – Хотел стать историком. Это так здорово  изучать былые времена, распутывать исторические головоломки. Меня заразила исторической  страстью наша милейшая мадам Лу. С нею мы побывали почти  во всех интересных  местах нашей планеты, в крупнейших музеях мира. Но однажды она привела нас в институт Истории России, где познакомила с грустным старичком, прочитавшим нам лекцию о временах правления Бориса Годунова.   Оказалось, что этот старикашка был никем иным, как царевичем Димитрием, спасённым  нашими учёными от смерти за несколько минут до покушения на него.

Наши учёные, проникнув в те давние времена  на хрономобиле, незаметно подменили  мальчика-царевича  его материализованным двойником-макетом. Современники сразу ничего не заметили  и похоронили поддельное тело. Но затем  какие-то сомнения  просочились-таки  в народ, и начались известные истории с Лже-Димитриями. Как ты, наверное, помнишь, кто только не играл  эту роль в истории России – и поляки, и русские бунтовщики. После подобного исторического промаха Всемирный Совет запретил эксперименты во времени. Сейчас разрешается  лишь стерильное проникновение в определённую эпоху  и  сбор фактов  о каком-либо событии. Любой контакт с людьми того времени и вмешательство  в историю категорически запрещены. Именно поэтому  мой поступок будет строго осуждён моими современниками.

Лиля: – А с мальчиком, с царевичем,  что было дальше?  

Дима: – Настоящий царевич Димитрий был всё-таки  вывезен в наше время, получил историческое образование и стал признанным специалистом по истории Смутного времени России. Тогда мы забросали старика вопросами о его детстве.   Он весело общался с нами, детьми невероятно далёкого будущего, но глаза его были полны  грустных  воспоминаний о своём   далёком детстве.

Послышался  тонкий сигнал пищесинтезатора, возвестившего о готовности ужина. Дима  выхватил из аппарата готовый разнос с блюдами. Ставит на стол

Дима:  – А вот и ужин наш поспел. Прошу за стол, мадмуазель Лили.

Лиля – А что у нас сегодня на ужин? Я так проголодалась, что готова съесть целиком бронтозавра размером с электричку.

Дима: – Бифштекс размером с вагон я не обещаю, но отбивная из шейной вырезки  мамонта  уже остывает  на твоём блюде. А на первое я сегодня придумал  суп из ласточкиных гнёзд. Помнишь из зоологии?  Между прочим, очень тонизирующее кушанье. В древности на востоке это блюдо подавали на стол жениху и невесте на  свадьбе.

Лиля (настороженно): – Но у нас  ведь  не свадьба, Дима?

Дима(насупившись) : – А почему бы и нет?

Дима замолкает, краснеет, и говорит, глядя в сторону:         

Дима: – Лиля, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Ведь я, наверное,  люблю тебя. Я так рвался к тебе, столько преодолел преград, не раз  рисковал  жизнью, а ты даже  не поцеловала меня ни разу.  

Лиля(насмешливо): – Так ты за поцелуй меня спасал? Ещё раз прошу – вези меня обратно, Ромео  из будущего. Это у вас, может быть, девушки  просто так целуются. А у нас парень так  набегается за своей зазнобой, что рад просто за ручку подержаться.

Дима: –  Так я и так целый день за тобой бегаю. Тут больше бегать не за кем.

Лиля:  – Ну и что из этого? Раз я тут одна, значит целовать тебя должна. (Озорно смеётся.)  Дима, я есть хочу. Давай поужинаем. А то наш мамонт опять заледенеет.

С удовольствием   набрасываются на еду.

Лиля: – (восхищённо) Вкусно как! Вот бы нам в разведроту  такого повара. Мы бы немца враз до самого Берлина погнали бы. Уж травы и веток у нас в России хватит.  Дима, а если за вас там, в будущем всё делают машины и роботы, чем же вы занимаетесь всё  время.

Дима: –  Все занимаются своим делом, самым знакомым  и любимым. Кто-то придумывает эти самые умные и умелые машины, кто-то присматривает за ними. Численность человечества на Земле и в околоземном пространстве  достигла шестнадцати миллиардов человек. Мы уже освоили всё околосолнечное пространство, как  предсказывал твой гениальный современник Циолковский. Межзвёздные экспедиции с помощью нуль-транспортировки осваивают ближнюю  Вселенную. Но, действительно, поскольку многие тяжёлые и трудные работы за людей выполняют умные машины-роботы, то люди нередко  увлекаются искусством. Архитекторы, дизайнеры и художники преобразили облик планеты  Земля.

Лиля ( таинственным шёпотом, всплеснув руками, словно вспомнив что-то важное) : – Дима, а коммунизм когда построили?

Дима (снисходительно): – Видишь ли, Лилечка,  вся история  развития человечества – это движение  от дикости к более свободному и справедливому обществу. И дело здесь не в названии, а в уровне интеллекта лидера и в экономических возможностях  общества. Наибольшую свободу  человек получил лишь после изобретения робототехники и  вот этих самых пищесинтезаторов в середине  двадцать второго  века. Теперь любой человек может приготовить себе любое блюдо в любом месте Земли, лишь бы у него под руками оказалась обыкновенная органика, будь то просто бумага, или даже  газета и стакан воды. Человек на нашей планете стал  работать уже  не за кусок хлеба,  а воистину  для своего удовольствия. А удовольствие научились находить в  полезности для общества. Вот тут круг и замкнулся.

Мы  научились извлекать энергию из вакуума.  Она оказалась неисчерпаема и неопасна для экологии  планеты.  Медики  разгадали тайну здоровья человека. Сильные,  здоровые и трудолюбивые люди стали населять Землю. Они привели в порядок свою планету, затем принялись за соседние. Это и можно назвать  коммунизмом в вашем понимании, или «Золотым Веком» человечества.

Лиля: –  А женщины чем у вас занимаются?  Им ведь теперь ни готовить, ни прибирать в доме не нужно. Всё за них делают роботы. (Мечтательно бросает в сторону). Вот так  пожить бы при хорошем мужике.

Дима ( назидательно): – Женщина у нас  разделяется в обществе лишь по половому признаку. Во всём остальном она имеет все права наравне с мужчинами. Она имеет право на любую работу по желанию и способностям. Но большинство  всё же трудятся в искусстве и в сфере обслуживания, работают парикмахерами, дизайнерами, архитекторами.  Ведь никакая машина не может сравниться с творческой работой архитектора или, скажем, парикмахера. Головы-то у всех  разные, и волосы по-разному растут.  Ну, естественно, женщины занимаются  рождением и воспитанием детей.

Лиля ( неловко, кокетливо): – Дима, а любовь у вас есть? Какая она у вас?  Или у вас только этот самый, как его, секс.

Дима: – Конечно, есть любовь. Но для нас это одно и тоже, что  секс. У нас с 16 лет всем, и девочкам,  и ребятам разрешается заниматься любовью, потому, что это полезно для здоровья и приятно для организма.

Лиля:( глядя в сторону и краснея) – И что же, ты уже всё успел, и для здоровья…, и для удовольствия?

Дима: ( чуточку смущаясь)  –  Ну, не так, как остальные ребята. У меня на это просто времени не было. Я ведь два года собирал мою «Ласточку». Я к тебе стремился попасть поскорее. А ты гонишь меня, как урода какого-то. Может, я  тебе неприятен? 

Лиля: (торопливо) – Что ты, что ты, Дима? Ты замечательный юноша, умный, храбрый, красивый. Для любой нашей девушки ты можешь стать самым желанным. Просто в наше время мы любовь понимаем по-другому.

Дима: – Это как же так?

Лиля: (озорно) – А так, милый юноша, что наши девушки  любят  своего милого не потому, что это приятно и полезно для организма. А потому, что других  вокруг для них в это время просто не существует.

Дима: – Правильно. А разве здесь есть ещё кто-то?

Лиля( с досадой): –  Ты не понимаешь. Для нас, Дима, настоящая любовь всегда одна и на всю жизнь.

Дима: – Правильно. Я тоже здесь один.

Лиля (с отчаянием):  – Димочка, но ведь я тебя ещё совсем не знаю.

Дима: – Ну, так узнавай поскорее. Что для этого надо? Я на любой вопрос тебе отвечу.

Лиля(зло): – Для того, мой пылкий Ромео, чтобы узнать человека, нужно времечко. Поэтому, Димочка, пошли-ка спать. А между нами по-прежнему будет плотная  ширмочка.

Дима: (обескуражено)  –  Не пойму я тебя никак, дева двадцатого века. Что за любовь у вас  такая? Не любовь, а мука одна. Я столько перетерпел  из-за тебя, а ты меня даже близко не подпускаешь.   Ну что ж, пошли спать.  Сейчас только опять сторожа включу на ночь на всякий случай.

Дима подходит  к домику, щёлкает тумблером, на коньке вспыхивает мерно мигающий  огонёк.  Все  скрываются    в домике. Всё затихает. Вдруг огонёк начинает часто пульсировать, появляется резкий неприятный свист. Из дома выходит зевающий Дима. Он прислушивается, осматривается, широко зевает.

Дима: – Отчего тревожный сигнал? Вроде бы всё спокойно. Наверное, зверушка ночная бродит вокруг. Да и пусть себе гуляет.

Ещё раз зевает и скрывается в домике. Свет гаснет.

Конец  девятой  картины.

                                          Десятая  картина.

Раннее утро. Из палатки осторожно, стараясь не побеспокоить Лилю, выходит в майке и трусах Дима. Он потягивается, делает несколько резких  физкультурных упражнений, берёт в руки   лазерный нож и направляется к кустам.

Дима: ( негромко) – Пока Лиля спит, нарежу травы  и приготовлю завтрак.

Вдруг из кустов напротив вылетает маленькая острая стрела и жалит его в спину. Дима замирает, оборачивается, машет рукой, словно прогоняя жалящее насекомое,  и падает без сознания. Из кустов  выскакивают два парня, подбегают к упавшему Диме, связывают его и бросаются в домик. Оттуда доносится шум борьбы, ругань, крики, затем шум стихает. Из домика  двое налётчиков  выносят связанную Лилю и кладут рядом с Димой.

Лиля в сознании, вращает головой и глазами. Но у неё во рту кляп из белой тряпки.

Первый напавший(говорит по-русски)  – Полежи, девочка, тут, пока мы разберёмся  в обстановке.

Второй напавший (удивлённо): – Клещ, смотри, что это такое?

Показывает на «Ласточку».

Первый  напавший: – Да фиг его знает, Батон. Вроде «летающая тарелка».

Батон: – Клёвая штука, Клещ.

Клещ: – Да тут всё клеевое, Батон. И дом такой странный. И прибор вот этот, никогда такого не видел. Вроде стиральная машина, что ли? А чего им тут стирать? Две майки.

Батон: – А я  сейчас в «тарелке» пошарюсь. Там тоже что-то есть, наверное.

Идёт к «Ласточке».

Дима  пошевелился, садится, шевелит  связанными за спиной  руками, напрягается, пытаясь порвать путы.  К нему подскакивают  Клещ и Батон. Батон с полётными картами в руках. Из кармана у него высовываются какие-то провода, бумаги и гипнопистолет. Показывает напарнику.

Клещ: (обращается к Диме) – Эй, ты кто такой? Шпион, что-ли? Или инопланетянин? А «тарелка» твоя?

Батон: – Да,  кто ты? А это что у тебя?  – Показывает  пистолет.

Дима приходит в себя, осматривается, видит связанную Лилю, ободряюще подмигивает ей.

Дима (нарочито радостно): – Ребята, а вы что, свои? Откуда здесь, в глуши, в Андах,  свои в доску русские парни. Да мы тоже наши, русские,  москвичи. Мы с секретного завода в Королёве. Испытываем новую технику. Заодно и отдыхаем. Зачем вы нас связали? Развяжите. Скоро ещё наши прилетят, неудобно получится. Развяжите, мы вас покатаем на этом новом самолётике.

Батон: – Клещ, он что, того? Какой это самолёт? Это же натуральная «тарелка».

Клещ (задумчиво): – Помолчи, Батон. Не мельтеши. Покататься, дружок,  мы всегда успеем.  Ну-ка, Батон, что у тебя из кармана торчит? Дай-ка мне поглядеть.

Батон: – Да вроде пугач. Странный какой-то. У них всё какое-то  странное.

Отдаёт пистолет напарнику.

Клещ: –  Пистолет вроде бы, но, точно, чудной. Обоймы нету.

Вынимает гипнопистолет из кобуры, пытается прицелиться. Дима его  останавливает.

Дима: – Эй, ребята! Вы поосторожнее с этой игрушкой. Она в опытных руках  танк остановит. А уж снести вам голову ей ничего не стоит. Кнопочками не балуйтесь, а то пожалеть не успеете.

Клещ  осторожно берёт  пистолет двумя пальцами.

Клещ: – Классная вещичка. Такое нам надо. Батон, лети к Гансу, тащи его сюда. Пусть он  разбирается с этими странными туристами.

Батон: – Ладно, сбегаю. Гансу, оно, конечно, виднее. А ты, Клещ, с ними, того, поосторожнее. Чудные они какие-то.

Клещ: – Давай побыстрее, не учи учёного.

Батон, смешно пыхтя, скрывается в зарослях.

Дима оживляется, поворачивается к Клещу.

Дима: – Слушай, земляк, а как вы очутились здесь, в тропиках, среди индейцев? С виду совсем простые русские парни. Отдыхаете или путешествуете?

Клещ: (неохотно) – Школа у нас здесь, а мы вроде как студенты. А вы что, точно, туристы? Самолёт у вас необычный такой. Он что, как  «летающая тарелка».  Мы сначала думали, что вы  инопланетяне. Ещё вчера вечером   вышли на вас,  ночью трогать не стали, понаблюдали. А утром я тебя классно из духовой трубки малым дротиком  снял. Его острие  индейским ядом смазан, кураре называется. Я сам его из чилибухи приготовил. Конкретно на полчаса вырубает любого. 

Дима: – Слушай, Клещ, а как тебя в детстве звали?

Клещ: (радостно улыбаясь)  – Васька. Когда у нас в деревне в войну  играли, я  Чапаевым  всегда был.(Мечтательно улыбается).Как мы здорово  беляков громили с соседнего хутора.

Дима: –  Слушай,  Чапаев, так чего же ты своих-то  повязал?  А я в школе тоже в Чапаева  играл. Где должен быть командир? Впереди, на белом коне.  Так, будь другом, развяжи нам с моей девушкой руки.  Мы же никуда не сбежим. Мне в кусты надо очень, невмоготу уже. Ты ж меня утром сразу отрубил. Я даже ничего не успел.

Клещ: –  Не, нельзя. Вас двое, а я один.

Дима: – Так мы же  с тобой, получается, друзья, чапаевцы. Хотя бы по дружбе  девушку освободи, вон у неё руки посинели совсем.

Клещ: – Не, нельзя. Она дерётся здорово. Мы с Батоном едва справились с ней вдвоём.  Вот Ганс придёт, пусть он и решает, что с вами делать. А то он нам с Батоном такой  «Сталинград» устроит.

Дима: –  А кто он такой, этот Ганс? И какой  «Сталинград» он вам устраивает?

Клещ: – О, это крутой немец, из бывших. У него здесь школа суперменов, куда он принимает конкретных пацанов, вроде нас с Батоном. Мы  убежали с нашего  судна, без денег пропадали совсем. Ганс  нашёл нас  в Акапулько, взял в свою школу, обещает хорошую работу найти. Правда, строгий очень. Когда  кто-нибудь из  нас провинится, он сажает штрафника  в холодильник в худой  шинелишке, летних сандалиях и  называет это «Сталинград». Русских очень уважает. Нас с Батоном потому и взял, что мы –  русские.

Дима: – Да, видимо, здорово ему досталось там, в Сталинграде. И сколько же  здесь у него  таких студентов?

Клещ: – Человек сорок.

Дима:  – И что, все русские?

Клещ: – Нет. В основном негры,  метисы, индейцы, несколько арабов, два американца-алкоголика. Один ненормальный француз-романтик, борец с коммунизмом,  и даже  есть один индус, погонщик слонов.

Дима: –  А учат чему? Математике?

Клещ: – Какой там математике? Стрелять, мины ставить, как врагов мочить незаметно. Инструкторы – арабы и американцы. Прилетают, читают курс, принимают экзамены, и исчезают. Мы спортом занимаемся, конечно, охрану несём. Вот на вас и вышли в карауле. Думали,  туристы. А как самолёт ваш увидели, поняли, что-то не так.  Решили на вас потренироваться.

Клещ ухмыльнулся и потрогал наливающийся синяк на скуле.

Дима: ( тоже усмехаясь, говорит   про себя) – Лилина работа? (Решительно и напористо  обращается к Клещу): – Слушай сюда, браток. Ты совсем не знаешь, с кем связался. Вот эта девочка, вроде самая  обыкновенная, одна не испугалась целой армии фашистов. Ещё бы она тебя, лоботряса, забоялась. (громко командует) Сейчас же развяжи её. Скоро наши прилетят, тебе и всем вашим не поздоровится. И синяк твой не поможет. Быстро развязывай, кому сказал, – рявкнул он на мешкающего  бандита.

Клещ недоумённо оглядывается, огрызается.

Клещ: –   Какая такая армия? Чё тупишь? Не командуй. Дураков нет.

Но он засомневался, потоптался на месте, подошёл  к Лиле, наклонился, чтобы развязать узлы, вынимает изо рта тряпичный кляп.

Из кустов внезапно показывается высокий полноватый старик в тёмных очках, с хлыстом в руке, одетый в чёрную эсэсовскую форму. По характерному шраму на лице  Дима узнаёт в нём того самого  постаревшего  немца, которого он оглушил в сарае в деревне Петрищево.  Ганс  резко командует.

Ганс: – Хальт!  Отставить!

Клещ отскакивает от Лили, как ошпаренный. Вытягивается в струнку, выпучив глаза и повернув голову в сторону Ганса.  Перед Гансом впереди суетится Батон, показывая ему дорогу.

             Батон: – Вот они, герр Ганс. Мы ночью в разведке  вышли на них, а утром задержали.  

Ганс мелким семенящим шагом подходит к  Диме, всматривается в лицо. Внимательно  осматривает «Ласточку», затем  резко бросает Диме.

Ганс: – Кто такой, откуда?

Дима:  (возмущённо) – Мы туристы из России. Испытываем новый летательный аппарат. Немедленно освободите нас.

Ганс: (визгливо)  – Не сметь врать!

Дима: – Мы правду говорим. Мы остановились здесь  на ночлег. Основная группа отстала.  Когда они прилетят, как вы объясните ваши действия?

Ганс: (вкрадчиво) – Это что за аппарат такой? Самолёт, говоришь? Такие машины или делают не на Земле, или будут делать через сто лет. Я ещё кой-что понимайт в жизнь. Мне русский лапша не вешайт.  

Он волнуется, коверкает слова.

Ганс: – Вы мой пленник. Если вы говорить правда, я вас отпускать. Если нет, я вас сдам власть. Им не понравится, как вы попали  в их страна.

Ганс подходит к Лиле, пристально вглядывается  ей в лицо. Резко выпрямляется, трясёт головой.

Ганс: – Я вас никогда раньше не встречал, юный русский туристка? А как вас имя?

Лиля  (с отвращением)  – Я вас не знаю. Освободите нас. У меня руки совсем  онемели. Мы не собираемся сопротивляться. Немедленно развяжите  мне руки. Вы ответите за самоуправство. Скоро сюда прилетят наши друзья.  Как вам не стыдно издеваться над беззащитными людьми?

Ганс мрачно топчется на месте, хмуро смотрит  на пленников, затем  бросает  помощникам.

Ганс: – Батон, развяжи девчонка. Что нам её опасаться? А  юнош потерпит. 

Батон освобождает руки Лиле.

Ганс(своим курсантам): – А теперь, всё из карманов – сюда, ко мне. 

Видя, что его ученики мнутся, резко повторил.

Ганс: – Кому сказал? Всё из карман, мне сюда. (Показывает  перед собой.)

Ты, Батон, смотри за этот пташка. Не своди с неё  глаз. Голова ответишь.

Клещ и Батон  выкладывают из карманов всё, что нашли в «Ласточке».

Ганс: – О, это карты. О, какой интересно. Это непонятно. Это  странно. ( Заметил вынутый Клещом из заднего кармана гипнопистолет)  – О, оружие.  Давай сюда, бистра.

Клещ  протягивает пистолет Гансу. Дима подмигивает Лиле, слегка привстаёт. Когда Клещ  передаёт Гансу пистолет, Дима резким ударом ноги     выбивает пистолет из рук врагов в сторону Лили. Девушка ловит его ещё синими руками, наводит на врагов и нажимает на курок.  Мощным звенящим ударом все трое валятся с ног в полное бесчувствие. Лиля освобождает руки Димы. Ребята обнимаются.

Дима: – Лиля, какая ты молодец. Всё правильно поняла и точно выполнила.

Лиля: – Хорошо, что ты научил меня обращаться с этим оружием.  Кстати, от  нашего  не очень отличается. Только стреляет бесшумно, и не убивает наповал. Зато действует  мгновенно и  наверняка. Дима, ты   фрица   узнал?

Дима кивает головой.

Лиля: – А я этого мерзавца никогда не забуду. ( Всхлипывает). Как он издевался надо мной на допросах. Бить норовил всё  в грудь. Так ему приятнее было. Они у меня до сих пор синие.  Иголкой колол, сигаретой приловчился прижигать. Чтобы не жалко было, офицер ему несколько пачек выдал за усердие. Выкурит сигарету  до пальцев, а гасит о моё плечо. Смотри, ещё не совсем прошли ожоги  даже с твоими чудесными лекарствами. Шрамы навсегда останутся.

 Поворачивается  к Диме плечом, показывает шрамы.

Дима: – Подонок. Все фашисты негодяи.

Лиля: – Да нет, не все. Молодой офицерик был при штабе. Тот  меня жалел. Одёргивал этого палача,  предлагал отправить меня в тыл. Но ничего у него не вышло.

Дима: – Это  он ещё не успел привыкнуть. . В волчьей стае все волки.

Лиля:  – Дима, а как получилось, что я опять с этим мерзавцем встретилась? Ты что, это специально придумал?

Дима: – Нет, Лиля, не специально. Это судьба твоя и моя. В такие минуты  всерьёз подумываешь о причудах   судьбы.   Я сам чуть язык не проглотил, когда увидел этого павиана со шрамом. Уцелел на войне, негодяй, для того, чтобы ты, Лиля, смогла  нынче посмотреть в его жабьи глаза. Но нам нельзя мешкать. Сюда могут подойти другие студенты-диверсанты.

Давай свяжем их, чтобы не мешали нам собраться. Надо срочно уходить отсюда.  Видимо, я просмотрел в джунглях хорошо спрятанное их крысиное логово, и  мы за это едва не поплатились.  

Связывают  своих неподвижных обидчиков. Разбирают дом, грузят в «Ласточку». Дима садится в «Ласточку». Лиля умоляюще смотрит на него.

Лиля: – Они уже очнулись. Я пойду, попрощаюсь.

Дима: – Да, конечно. Только ты там, не очень свирепствуй.

Лиля подходит к связанным  пленникам. Они уже очнулись и  ошарашено смотрят на неё. Развязывает Гансу руки, берёт за ворот, помогает встать. Тот изумлённо смотрит на неё.

Лиля: – Ну что, теперь узнал меня, наконец, фашистская гадина. Вспомнил, мерзавец, девушку Таню, которую ты мучил в декабре 1941 года в деревне Петрищево под Москвой за пачку сигарет. (Обнажает левое плечо, показывает глубокие царапины). Это ты, стервец,  пилой-ножовкой поигрывал, военную тайну у меня выпытывал.( С надрывом) А какая у меня могла быть военная тайна? Имя моё только настоящее, что должна была я хранить от губителей. Вот тебе за мои мучения. (Закатывает Гансу звонкую оплеуху, показывает  левое предплечье.) А это ты, сволочь, сигаретками баловался. Вместо пепельницы на девичьей кожице гасил.  Всё «шнеллер, шнеллер», кричал, подонок. Вот тебе и за это. (Со всей силы даёт ему ещё одну затрещину).

 А что ты, чучело, угрожал со мною сделать следующей ночью со своими скотами-дружками? Но ты не получил бы этого. Вот это ты получил бы, подлюга.

Показывает фашисту ржавый, остро отточенный  гвоздь. В глазах фашиста появился ужас.

 Так получи и за тот жуткий девичий страх и ужас, что я пережила. И за тех девчонок, моих подруг, над которыми ты поиздевался вдосталь, и которые уже никогда не смогут отомстить тебе. За подругу мою Зою, замученную такими же скотами.

Отвешивает Гансу ещё несколько звучных пощёчин, затем не выдерживает и плачет навзрыд, закрывшись по-девичьи ладошками. Ганс падает  перед ней на колени с трясущейся головой, со следами слёз на полных щеках. Он тупо  повторяет одну и туже фразу.

Ганс: – Майн Готт. Этот невозможно. Этот не может быть. Майн Готт. Этот невозможно.

Дима подходит к рыдающей Лиле и, приобняв за плечи, уводит, усаживает в «Ласточку». Затем возвращается  к хлюпающим носами пленникам, развязывает их, даёт несильную затрещину Батону и Клещу.

Дима: – Вояки, спешите домой в Россию поскорее, пока из вас настоящих бандитов не сделали. А ты, резидент хреновый, убирайся  на пенсию и почаще в кирху заходи, чтобы все твои грехи позорные успеть отмолить.

Дима садится в «Ласточку» и она резко, под тонкий пронзительный свист, взлетает.

Бандиты ошеломлённо, хлюпая носами, смотрят ей вслед.

 Ганс по-прежнему, стоя на коленях, повторяет: – Майн Готт. Не может быть.

                                            Конец  десятой  картины.

                                            Одиннадцатая  картина.

В углу сцены высвечивается летящая «Ласточка». В ней Дима и Лиля, внимательно смотрят вниз, выбирают новое место для стоянки.

Дима: – Удачно мы с тобой, Лиля, выпутались из этой неприятной ситуации. Если бы Ганс  отвёл  нас в свой шпионский вертеп, то на следующий день нас уже  принимали бы в свои  неласковые объятия хмурые ребята из хроноспецназа. Теперь нам надо быть очень осторожными и крайне  внимательно выбирать место для лагеря.

Лиля: – Дима, а если эти горе-диверсанты расскажут  о нас прессе. На новом месте  нас тоже быстро отыщут по публикациям.

Дима: – Вот за них я совершенно спокоен. О своём позоре они будут молчать очень долго. Командирам Ганса может не понравиться, что какие-то непонятные туристы прознали о существовании тайной диверсионной школы в горах Южной Америки. И юным оболтусам Ганс тоже  прикажет молчать. Будут помалкивать, как рыбки.  Так что не тревожься, выбирай место под наш  новый счастливый посёлок.  Смотри, вот эта  площадка  выше крутого  каньона  тебе нравится? Славное местечко, и недоступное. Давай тщательно осмотрим весь  район. Речка очень чистая, горная. И пляж небольшой галечный есть. Лес вокруг  густой, совсем нетронутый цивилизацией. Снизу нас прикрывает от непрошенных гостей водопад, с других сторон – отвесные горы и джунгли. 

Лиля: – Дима, в той стороне, далеко-далеко,  какой-то посёлок  в устье речушки.

Дима: –  Это километрах в  ста  от выбранного нами  места.  Нам это не помешает. Дорог и троп вокруг не видно. Мне нравится это место. А тебе, Лиля?   

Лиля: – Мне тоже. Место хорошее, спокойное. А индейцев здесь не может быть?

Дима: –  Не знаю. Но даже если и забредёт сюда кто-либо из них, времена уже другие, и за наши скальпы можно не беспокоиться. Индейцы в газету о нас не напишут.

           «Ласточка» снижается, приземляется. Из неё выходят Дима и Лиля, осматриваются.

            Дима: – Хорошее место. Смотри, какие густые и  высокие здесь деревья. Какие красивые красные гранитные скалы.   Честное слово, лучше места нам не найти.

            Лиля:  –  Да, конечно. Если только в этих густых зарослях не прячутся новые «Клещи»  и «Батоны».

Дима: – Не должны бы. Что им тут делать?  Мы с тобой на бреющем полёте прочесали  все окрестности, но никого, кроме нескольких обезьян-ленивцев и одного горного козла,  не обнаружили. А ленивцы – обезьяны очень осторожные, чужих не любят.  Да и район здесь закрытый крутыми ущельями от цивилизации. Но, на всякий случай, мы будем осторожнее.

Лиля: –  Это действительно похоже на настоящий  райский сад. А мы с тобой, получается, как Адам и Ева.

Дима: –  Ну, наконец-то ты поняла основной замысел нашей пьесы. Нас здесь всего двое – ты и я.  И мы должны  жить друг для друга.

Лиля: (лукаво усмехаясь) – Конечно, ведь у меня нет выбора.  Но ширма в домике останется, Адамчик  ты мой непонятливый. Да и змей-искуситель мне яблочка ещё не предлагал.

Дима: (с досадой) – Причём тут змий? Далась тебе, Лиля, эта ширмочка. Совершенно бессмысленное упрямство. Ведь я люблю тебя? Люблю!  Ну да ладно, некогда спорить, пора приниматься за дело. Надо строиться, готовить ужин, обживать  место. Лилечка, я хочу сделать тебе подарок. На правах первооткрывателя я нарекаю этот ручей Лилин Ключ.

Лиля: –  Ой, как здорово. Согласна, но при условии, что эта полянка будет носить твоё имя. Отныне она будет называться  Димин  хутор.

Дима: ( занимаясь разгрузкой «Ласточки) – Хутор. Слово-то  какое славное, старинное, странное. Сразу вспоминается Гоголь с его вечерами на хуторе близ деревни Диканьки, и его ужасная панночка-ведьма. Кстати, о Гоголе. Нашим учёным удалось спасти  рукопись  его великих  «Мёртвых душ» от  сжигания в камине. Специалисты  скопировали  его рукопись, пока он с наслаждением  парился в бане,  за два дня до акта сожжения.  Когда великий писатель в порыве самоуничижения бросил в пламя  готовую рукопись, он не знал, к своему счастью,  что сжигает искусную копию. Теперь подлинник  рукописи находится в его музее в Киеве, а школьники пишут сочинения по полному тексту его поэмы.

Лиля: –  Здорово, вот бы почитать. А нельзя её в наше время переправить?

Дима: – Ни в коем случае. Это будет исторический парадокс, который вызовет немало помех в истории.

Лиля: – Ну что же. Тогда ты мне как-нибудь расскажешь о том, что там написано,  в свободное от работы на кухне  время. 

Дима: –  Конечно, расскажу. Во второй части Чичиков попал в Петербург, где проворачивает свои махинации уже в высшем свете. Очень интересно и поучительно для эпохи дикого капитализма. Потом доскажу. А сейчас, давай  строиться. Где-то же надо ночевать и чем-то ужинать.

                          Занимаются делами. Свет потихоньку гаснет.

Конец  одиннадцатой   картины.

                                          Двенадцатая   картина.

Вечер. Поляна со стоящим на ней домом,  столиком под навесом. Ребята выходят из зарослей на поляну перед домом. Садятся  за столик.

Лиля: – Наконец-то мы опять дома. Целый день мы с тобой бродили по горам. С непривычки ноги гудят, как телеграфные столбы. Дима, ты знаешь, как столбы гудят?

Дима: – Где мне было  их слушать, когда у нас энергия  передаётся беспроводным способом  вот уже сто лет до моего рождения? Но представить могу, потому что ноги у меня тоже гудят, как и у тебя.

Лиля: – А я любила слушать телеграфные столбы. У нас в Томилино рядом с дачей  проходила телеграфная линия. Вот я утром, маленькая ещё, выбегала на улицу и прижималась ухом к столбу. Столбы гудели, но всякий раз по-разному. То звонче, то глуше.   И чудилось мне, что в это время по звонким  проводам  проходят важнейшие сообщения о событиях в нашей стране. Об учениях в доблестной Красной Армии, о  постройке новых огромных заводов, о необыкновенных  рекордах наших лётчиков. А может, кто-то в это время сообщает о том, что кого-то любит, кому-то идёт телеграмма о рождении сына-первенца. А вдруг сейчас идёт по проводам  приказ самого товарища Сталина? От этой  мысли  даже  дух у меня  перехватывало. (Вдруг подскакивает, и полушёпотом спрашивает) – Дима, а  Сталин где? Неужели?

Дима: (печально и строго)– Иосиф Виссарионович Сталин скончался от инсульта  5 марта 1953 года, через восемь лет после окончания войны.

Лиля: – Ой, как жалко. А мы с девочками думали, что он бессмертный, что будет жить вечно, как положено настоящему  Богу. Как же  страна наша  без него осталась?

Дима: – Сам Сталин говорил, что незаменимых людей нет. Вот и без него страна обошлась, и вроде бы  даже неплохо. Он был жестоким вождём, и через три года новые руководители страны объявили об этом  всему народу.

Лиля:(насупившись) –  Вождь и должен быть строгим, но справедливым, как бог.  Он не должен быть добрым, когда вокруг столько врагов. Сталина  даже лучшие друзья предали.

Дима: – Жаждущий  врага не найдёт его  лишь  в себе самом.

Лиля(зло, агрессивно): – Легко вам там, в светлом будущем, быть розовыми и пушистыми. А у нас даже в параллельной группе  отыскался немецкий  и японский  шпион, Вовка Фрезе. У него даже журналы заграничные обнаружили.

Дима:(укоризненно) – Лилечка, ну разве журналы могут быть  доказательствами  его враждебной деятельности?  Какие это были журналы?

Лиля: – Откуда я знаю? Нам ведь их не показали. Сказали, что шпион, их журналы читает. Говорили, что он получил десять лет без права переписки. И в бога он верил, крестик носил на шее.  Дима, а как у вас там, в будущем, в бога верят?   

Дима: –  Поразительно, но за всю историю земной цивилизации до самого  нашего времени не нашлось ни одного доказательства существования Высшего Разума. Но религия  в наше время всё-таки  существует.  Некоторым людям просто необходима вера в нечто непостижимое и идеальное. Им в этом никто не мешает. Но, по-моему, Бог – это сама Природа, которая бывает, порой, настолько сложна, что невольно наводит на мысль о своём божественном происхождении. 

Лиля: – Дима, расскажи, а что стало с нашей страной потом, после войны, в будущем.

Дима: – Это очень долгий разговор. К сожалению, в конце двадцатого века  Советский Союз перестал существовать. Из него вышли все без исключения союзные республики.  Россия осталась одна в новых  границах. Народу  пришлось пережить очень  тяжёлые и смутные  времена.

Лиля: – Какой ужас! Разве это возможно? А почему такая могучая и огромная страна  вдруг развалилась на части?

Дима: –  Причин опять немало. Но главная причина была в том, что союзные республики почувствовали свою силу и вполне закономерно  пожелали стать самостоятельными. По свидетельству наших историков – распад СССР стал последней глобальной трагедией  жестоких  веков.  Но, к счастью, это длилось недолго. Через несколько десятков лет твоя  страна вновь возродилась почти что в прежних границах, вышла в мировые лидеры, и уже никогда более не испытывала ничего подобного.

Лиля: – А в твоё время кто правит  Россией?

Дима: – Понимаешь, Лиля, в моё время в мире вообще нет государств как таковых. Всей Землёй управляет Мировой Совет, в который вошли представители от всех регионов нашей планеты. Это умнейшие и достойнейшие люди, которым доверяет всё население. Ведь сейчас у нас нет личного фактора в труде. Никто не старается больше заработать денег, потому что денег уже сто лет как нет нигде. Только в музеях мира остались эти смешные бумажки и металлические кругляшки. Зато самым большим уважением пользуются личности, чей труд оказался наиболее полезным для общества.

Лиля: – Интересно как! Ты знаешь, я так и представляла себе коммунизм, который мы все дружно  строили. Мы студентами  в совхозе на уборке картошки вечером после работы  наварим  её целое ведро, едим постную  с солью и мечтаем о коммунизме. И от этого картошка такой вкусной казалась. И сала не надо.

Дима: – Понимаешь, Лиля, у каждого молодого поколения есть свои идеалы. Ваша молодёжь в голоде, в холоде, голыми руками поднимала страну. Я ведь читал «Как закалялась сталь» Николая Островского. А у нас самые активные  ребята сейчас стремятся в астронавты, чтобы открывать новые миры,  осваивать  уже открытые планетные системы. Сейчас на Марсе у нас горячая пора. Там  строится подземный город-колония. Осваиваются месторождения меди и олова, истощающиеся на Земле. Молодёжь со всей планеты так и рвётся попасть туда самыми обыкновенными строителями. Это очень престижно, как сказали бы в ваше время. Но там не платят больших зарплат, поскольку это никому не нужно. Зато, тем, кто хорошо проявит себя, могут поручить другие, ещё более грандиозные проекты, которые прославят их на всю солнечную систему.

На Земле  ныне активно  изучаются и используются  океанские глубины. Мой друг Женька Рогов только что вернулся с плато Клипертон в Тихом Океане. Там на пятикилометровой  глубине  добывают железомарганцевые конкреции для металлургии. Это оказалось всё-таки проще, чем завозить марганец с  Меркурия. Так что, молодёжь всегда найдёт место для приложения своих  немалых  сил. Главное, чтобы она желала этого.

Лиля: – Как здорово! Как я хотела бы хоть на мгновение побывать на Луне, на Марсе, в межзвёздных экспедициях.

Дима: – Побывать сейчас мы с тобой там не сможем, но кое-что я могу тебе показать.

Дима устанавливает небольшой аппарат, и на экране прямо в воздухе возникают голографические картины.  Дима кратко комментирует появляющиеся  кадры.

Дима: – Вот смотри некоторые моменты истории  Земли.   Это  старт первого  космонавта планеты,  старшего лейтенанта советской армии Юрия Гагарина в 1961 году на космодроме в Казахстане.

Лиля: – Ой, так скоро, всего через двадцать лет. Мы то думали, что в космос полетят лет через сто. Как здорово, что это наш советский человек.  Какой симпатичный парнишка этот лейтенант Гагарин.

Дима: –  Он, кстати, родом из Гжатска, это городок совсем недалеко от Москвы. Гагарин всего на двенадцать лет моложе тебя. Успел даже побывать  в немецкой оккупации.

Лиля: – А я была в Гжатске в прошлом  году. С подругой  ездила к её сестре на три дня.

Дима: – Значит, вполне могла встретить на улице голопузого пацанёнка Юру, будущего первого космонавта планеты. А это уже первые шаги на Луне американского астронавта Нила Армстронга в 1969 году.

Лиля: – А почему американского? Ведь наши были первыми.

Дима: – Так получилось. Здесь русские немного отстали. Они высадились на Луне только в 2018 году. Зато сразу создали на Луне свою постоянную базу и стали регулярно возить на Землю гелий-3, безопасное горючее для  атомных электростанций. А это  высадка на Марс первой международной экспедиции в 2026 году в составе двух  американцев, двух  русских, китайца и француза.  К сожалению, на обратном пути все они погибли от разгерметизации жилого отсека  после  попадания в корабль блуждающего болида.

Лиля: – Какой ужас!

Дима: – Да, это одна из самых трагичных страниц в освоении  ближайших планет. Но сам корабль удалось вернуть на орбиту Земли, и все результаты экспедиции были получены  учёными.

Лиля: – Как жаль погибших храбрецов.

Дима: – Да, они погибли, как герои. Но планета до сих пор помнит о них. А это уже   возвращение  первой межзвёздной экспедиции от Альфы Центавра.  По своим часам  они были в пути  на фотонном корабле  12 лет, а на Землю вернулись через семьдесят четыре года. Эффект «близнецов» теории относительности Эйнштейна полностью подтвердился. Звёздных скитальцев  встретили на Земле седые внуки и правнуки.

Лиля: – Неужели?

Дима: – Конечно,  но путешествие получилось бесполезным. За то время, пока они путешествовали,  земляне уже освоили нуль-транспортировку с практически мгновенным пересечением   космических пространств, и систему Альфы Центавра другая экспедиция изучила  раньше, чем на неё прибыла первая  звёздная экспедиция.  Космические  герои  вернулись на родную планету старыми, совершенно больными, непригодными  уже  ни к чему. Мученикам Дальнего Космоса  поставили монумент в Институте  Защиты  Времени.

Лиля: – А чем занимается Институт Защиты  Времени?

Дима: – Он защищает Поле Времени  от таких, как я,  нарушителей. Когда полусумасшедший немецкий физик в 2196 году  создал свою машину Времени и с её помощью забросил в начало двадцатого века фанатика, застрелившего в 1914 году в Сараево эрцгерцога Фердинанда, чем спровоцировал первую мировую войну, человечеству не осталось ничего другого, как основать  службу Защиты Времени. Для этого создали знаменитый Институт Времени, который следит за течением Времени всюду и везде. Основная задача Института – пресечение проникновений сквозь Время. Очень редко, но случаются такие попытки. Но все они  строго пресекаются хроноспецназом. Это только мы с тобой сумели оторваться от них.

Лиля: – Безумно интересно. Дима, а в истории были такие моменты, когда  потомкам было стыдно за своих предков? 

Дима: – Я не великий специалист по этическим  проблемам, но полагаю, что были, и не раз.  Например, в годы Великой американской депрессии в начале двадцатого века, когда  условия  жизни в США резко ухудшились, американская молодёжь устремилась к лёгким заработкам, которые можно было  найти только у гангстеров.  Такая же ситуация случилась и в России в конце двадцатого века, в период перестройки. Все кинулись обогащаться, забыв стыд и совесть. Чтобы разбогатеть, проще всего было украсть собственность  либо у развалившегося  государства, либо у доверчивого компаньона.  Вековая  мораль необыкновенно  легко забылась.  На какое-то время в нашей  стране установился отвратительный дикий капитализм. Люди, с лёгкостью  получившие огромные состояния,  оказались не готовы их правильно использовать. Забыв о долге перед страной и народом, они, как  безумные, строили себе на легко добытые средства роскошные замки,  яхты, позволяли себе изысканную роскошь. И всё это на фоне бедствующего основного населения.

Лиля: – Какое безобразие! А куда смотрело НКВД?

Дима(улыбаясь): –  Тогда НКВД уже не было.  Некому было остановить этих бесчинствующих  нуворишей.

Лиля: –  И что же было дальше?

Дима:– А дальше всё завершилось общим взрослением. Ведь  нуворишей никто не любил, их скорее ненавидели за то, что они неправедно завладели государственной собственностью и тратили её на праздные развлечения. Поэтому,  когда  олигархи наигрались в богатые игрушки  и  опомнились, они вдруг пожелали, чтобы народ  принял их.  Богатые люди  стали строить университеты, картинные галереи, стадионы, даже вложили деньги в освоение космоса. Жертвовать средства  на нужды  общества стало модно, престижно. Олигархи сами не заметили, как стали необходимейшей частью общества. Только тогда народ  их признал и простил.  Так нация   вновь стала единой с общими целями процветания страны. Кстати, Россия стала родиной необыкновенного социального феномена – олигархов-коммунистов.

– А это как?

– Оказывается, очень просто. Люди, способные к финансовым,  удачным операциям, нажив огромные состояния, стали целиком использовать их  для   общества. Ведь, чем умнее человек, тем меньше ему надо лично  для себя. К примеру, один из богатейших людей планеты, хозяин знаменитой фирмы «Сони» всегда обедал в столовой вместе со своими рабочими. Причём, ел те же блюда, что и они.    Олигарх может купить целый вагон красной икры, но он не сможет съесть её. Поэтому он вынужден  ею делиться, и это ему стало приятно. Жадность у людей всегда была отвратительна. Безумные скряги  вроде знаменитого Плюшкина издавна были глубоко презираемы в народе.

Лиля: – Необыкновенно  интересно!  А ужинать мы будем, товарищ профессор? А как насчёт икры, хотя бы красной? Что-то вы про неё очень не вовремя напомнили.

Дима: –  Нет проблем. Мне только кнопочку нажать. Наша добрая хозяюшка давно ждёт нас с  ужином. Через минутку и икра поспеет по спецзаказу.

Вынимает  подносы из пищесинтезатора.

Лиля? – Ух ты!  Красиво-то как. И вкусно! Икра лососевая уже на блюдечке. Спасибо, Марфушка.

Дима: – А почему Марфушка?

Лиля: – Как-то ведь надо назвать нашу добрую стряпуху. А то всё синтезатор, да синтезатор. У нас в пионерском лагере была повариха Марфа Антоновна. Она такие пирожки с капустой нам готовила, до сих пор  забыть не могу.  

Дима:– Ну что же. Пусть будет Марфушка, хотя мы синтезатор иногда  в шутку  звали так, как в старину в России обращались к официанту: – Эй, гарсон. – Он не обижался.  

Ребята ужинают. Свет  гаснет.

                                   Конец  двенадцатой  картины.

                                          Тринадцатая   картина.

Дикий уголок в тропических Андах. Вдали заснеженные вершины. На переднем плане среди скальных нагромождений  видна площадка с плоским камнем. На площадке появляется Дима.

Дима: – Лиля, ты где?  Поднимайся поскорее.  Отсюда  такой прекрасный  вид открывается.

Лиля: (издалека) – Иду, иду! Я же не такая шустрая, как некоторые.

Лиля появляется рядом с Димой, смотрит вдаль, восхищается открывшимся видом заснеженных гор.

Лиля: –  Какая прелесть! Дима, представляешь, осуществились мои самые заветные, самые фантастические мечты. Я так хотела побывать в горах, да ещё в тропиках. Димочка, как я тебе благодарна за это.

Дима: – А как ты меня благодарить будешь?

Лиля: (удивлённо)– А что ты хочешь?

Дима: – Ты прекрасно знаешь, что я хочу. Я так стремился к тебе, я нарушил законы моего времени, я даже жизнью рисковал ради тебя. А ты даже обнять себя не позволяешь.                  

Лиля: (удивлённо смотрит на друга) –  Вот ещё. Я вообще ещё ни с кем не обнималась.  Всё, на что ты можешь рассчитывать, так это лёгкий поцелуй  в щечку перед сном.

Дима: (обиженно)– Но мне мало этого. Я  тебя люблю,  а ты меня не любишь.  

Лиля: (лукаво) – Дима, а что такое – любовь, ты знаешь?

Дима: – Конечно, нам читали цикл лекций по  сексуальным отношениям  целый семестр. Нас учили, что любовь – это чувство глубокой   симпатии между представителями противоположных полов, нередко сопровождающееся сексуальными действиями.

Лиля: –  Вот видишь, вас правильно учили, что любовь –  это чувство. А ведь чувство должно отчего-то возникнуть. Оно не появляется по приказу, или потому, что некоему «Гераклу»  очень хочется получить награду за последний свой  подвиг. Да будет тебе известно, что у  нас ребята за девушками  ухаживают достаточно долго, бывает, даже  годами.  И если хорошо ухаживают, то девушка, может ещё и соблаговолит согласиться выйти за него замуж. Мой папа ухаживал за моей мамой два  с лишним года, мороженым угощал, в кино водил. Только через  год осмелился поцеловать свою любимую.  А тебя я знаю всего  чуть больше  недели. Я очень уважаю тебя, Димочка, но не более того. Поэтому, уж если ты попал в наше время, то живи по нашим законам. А всё приятное и полезное  для организма  ищи в своём времени.

Дима: (разочарованно) – Ну и нравы у вас тут. Мой друг Нурали у вас и трёх дней не выдержал бы в   подобном воздержании. Ну, хорошо, хоть не гонишь прочь.

Лиля(удивлённо): – Да куда же я тебя прогоню, если я у тебя в гостях?

 Дима:– ( Начинает активно осматриваться). Слушай, а я ведь узнаю это место. Однажды я уже был здесь на экскурсии. Двести  лет тому вперёд.

Дима подходит к одиноко лежащему  на скальной площадке плоскому камню.

Дима: – Смотри, вот это древний жертвенный алтарь индейцев инки.  На нём сотни лет назад древние инки приносили жертвы своим жестоким богам. Жертвам перерезали горло и сбрасывали в этот глубокий колодец, полный воды и пираний.

Лиля: (испуганно) – А жертвы кто были?

Дима: – Обычно это был домашний скот или птица. Но в особо торжественных случаях в качестве жертвы могли использоваться и люди. Либо пленники, захваченные в бою, либо соперники вождя, а иногда и самые красивые девушки.

Лиля: – Бр-р-р! Жуть какая!  Как жаль тех девушек. Надо же так не повезти, родиться  самой красивой, и за это погибнуть.

Дима: – Да, это жестоко. Вымаливая у богов лучшую долю для своего народа, жрецы приносили в жертву всё самое ценное.  Это были давние, очень  грубые времена. Но вспомни, Лилечка, сколько людей, в том числе и девушек, погубил  бесноватый фюрер, добиваясь своих низменных властных целей на полях губительной войны народов. И это в развитой, образованнейшей Германии, в самом сердце Европы. На заре цивилизации диким племенам инков можно простить подобные жестокие  обычаи. Однако  всё-таки определённый мрачный урок народы извлекли из трагедии  фашизма. Никогда больше и нигде  не было столь кровавых мировых конфликтов. Хотя мелкие конфликты по вине недалёких  лидеров продолжались в мире ещё почти сотню лет.

Лиля:(зло) – Я никогда не прощу Гитлеру жизни моей  подруги – Зои и тысяч других девушек, замученных  на войне.

Дима: – Гитлер  получил то, что заслужил – умер позорной смертью, и череп его, не погребённый до сих пор,  хранится в сейфе Института Истории в Москве.

Лиля: – Дима, а ты смог бы убить немца?

Дима: – Я убить?  Ты что, Лиля, как могла даже подумать об этом.

Лиля: – Ну, если бы у тебя не было  другого выхода?

Дима: – Выход другой всегда есть. Его не видят лишь те, кто не хочет, или не может  его замечать. В наше время преждевременная гибель человека, кем бы он ни был, величайшая беда. Но если уж случится такое несчастье по чьей-то  неосторожности, то виновного судят и приговаривают к тяжёлым работам. Человеческая жизнь – самый дорогой  материал в наше время.

Лиля (жёстко, с ненавистью): – А я бы фашистов  десятками и сотнями убивала. Не потому, что я такая кровожадная. Я жалостливая. Однажды в нашей  деревне  на даче загорелся один из домов соседских. Я прибежала посмотреть, а на крыше горящего дома голубятня была. Она оказалась закрыта сеткой железной. Дом горит, голуби в дыму в сетку бьются, задыхаются. Так я по дереву пробралась на крышу  и освободила птиц. Только с крыши спрыгнула, как она рухнула в пламя. Птиц жалко было до ужаса. А фашистов нет, не жалко нисколечко.

Дима: – Лиля, я никогда не хотел бы оказаться на твоём месте в этой войне.

Лиля: – Почему? Страшно, небось?  Вдруг убьют?

Дима: – Да, страшно, но не смерти я боюсь. Страшно было бы убивать людей, даже фашистов.  Я этого даже не могу  представить  себе. И не могу представить себя, совершившим это. Мы немножко другие.

Лиля( зло) : – Легко вам там, в далёких гуманных временах быть такими добренькими. А нам  каково? В Гомеле  племянницу моей соседки, милейшей Марии Петровны,  четырнадцатилетнюю девочку  фашисты похитили из семьи и возили с собой две недели, насилуя  регулярно всей ротой.  Полубезумная девочка смогла  убежать от них  только в период жестоких боёв  под Смоленском. Перешла линию фронта,  пришла к тётке в Москву, вся чёрная, в синяках,  и через день повесилась на чердаке нашего дома. Такие истории  не рассказывала вам любезная мадам Лу в вашем леденцово-пряничном   веке?

Дима(в ужасе) – Лиля, это невероятная дикость!

Лиля: – А вот такую историю не зачитывали вам на лекциях? Как в первый день  войны в Киеве бомба фашистская попала в Дом Малютки. Полторы сотни  невинных сиротских душ погибло в развалинах. Уцелела одна девочка шести лет. Ей балкой оторвало обе ноги, но жива осталась. Малютка впала в истерику, и ничто не могло остановить её рыдания. Ведёрко  детских болючих слёз она  выплакала, и умерла от обезвоживания своего искалеченного тельца.  И подобных историй тебе может рассказать десятки каждый житель моей страны. Как  же мне после этого прикажешь относиться к армии варваров, напавших на мою страну и истребляющих моих соотечественников?

Дима: – То, что ты рассказываешь, ужасно. Именно поэтому я не могу представить себя на этой войне.  Не исключено, что если бы я пережил то, что пережила ты и весь народ,  я смог бы набраться ненависти для мщения. Но для нашего поколения это невозможно психологически. Мы не можем убивать. Для нас подобное  поведение находится за гранью безумия.

Лиля (задумчиво): – Да, чтобы появились такие чистюли, как ты,  сколько грязной работы по истреблению нечисти пришлось выполнить нам, жителям, по-вашему,  смутных, жестоких веков. Но вы никогда этого не поймёте.

Дима: – Лиля, мне кажется, я начинаю понимать это.

Дима и Лиля молча стоят перед жертвенным колодцем. Дима продолжает прежний разговор. Показывает на жертвенный колодец.

 Дима: – В этот колодец  жрецы бросали и жертвенные драгоценности, вымаливая у богов победу в бою, или богатый урожай маиса на полях. Раз в году воду из колодца сливали, колодец чистили, а драгоценности складывали в особую секретную келью. Сейчас я покажу тебе такое, что ты ахнешь.

Дима подходит к одиноко стоящей скале, нащупывает рукой какой-то выступ, изо всех сил давит на него. Часть скалы медленно отходит в сторону и перед ребятами открывается  тёмный вход в пещеру. Они спускаются по ступенькам, входят в тесную каморку, у стен которой сложены  некие предметы.

Лиля: – Ой, Дима, ты куда меня привёл? Как здесь темно и сыро. Целые полчища мокриц. А что это у стен сложено?

Дима: – Лилечка, перед тобой   многовековая мечта  конкистадоров, авантюристов  и кладоискателей. Это несметные  ритуальные сокровища  цивилизации инков, спрятанные жрецами  от завоевателей-испанцев.  Те самые легендарные сокровища страны   «Эльдорадо», которые кто только не искал последние сотни   лет.  Вот смотри.

Дима с видимым усилием поднимает  прислонённый к стене  крупный  диск, протирает его от слоя пыли. Поверхность  диска проблёскивает золотом.

Лиля: ( громким шёпотом) – Дима, это что, все эти кучи –  всё золото?

Дима: –  А что ты шепчешь? Здесь никого, кроме нас, нет.  Да, это золотые  запасы жрецов  государства инков,  золотые украшения, фигурки  ритуальных  животных, изящные  блюда из сервизов. Всё, что могло умилостивить строгих богов.

Лиля: –  Дима, а что мы будем делать с нашей находкой? Это столько золота! Да здесь не один грузовик. Мы с тобой сейчас самые богатые люди на целом свете.

Дима: – Ничего мы не будем делать. Даже если бы мы с тобой  действительно пожелали овладеть этим золотом, мы не смогли бы никуда сбыть его. Ведь мы с тобой всюду вне закона. К тому же, я   знал, куда шёл   и вёл тебя. Я уже однажды был в этой пещере. Несколько лет назад наш класс  с мадам Лу прилетал сюда на экскурсию в  открытый здесь  музей народа инки – «Эльдорадо». Эту тайную  пещеру с сокровищами впервые   откроют итальянские туристы  через двести   лет  совсем  случайно.

Лиля, ты можешь сейчас с интересом погулять среди этих золотых развалов. Но мы ничего не можем взять отсюда.   Перечень  сокровищ  уже  много  лет хранится в каталогах музея «Эльдорадо» и ничто не должно из него пропасть. Иначе будет создан  серьёзный исторический прецедент.

Лиля: – Дима, а разве в ваше время золото не ценится совсем?

Дима: – Нет, почему же. Оно ценится как обыкновенный благородный, не окисляющийся металл для приборостроения, для научных исследований. Немало золота идёт  на изготовление косметики и лекарств. Правда, любители старины иногда используют его для украшений, но  для этого  у нас появилось немало других удивительных материалов.

Лиля ( с живым интересом): – Ой, а какие украшения женщины у вас носят?

Дима: – Например, в моё время  женщины очень ценят украшения из андруита,  необыкновенного самоограняющегося   камня-самоцвета  с марсианских рудников. Этот изумительный камень меняет форму и цвет кристалла в зависимости от настроения  хозяйки. Андруит  носят обычно как кулон на цепочке из лантаноидов. А мужчины, прежде чем подойти к понравившейся женщине, смотрят на её кулон.  Если он имеет угловатую форму и голубой  или тёмно-синий  цвет,  они обходят хозяйку стороной. А если кулон имеет округлую форму и  светится мягким розовым или красным цветом, то от желающих познакомиться  с этой дамой  просто отбоя нет.  

Лиля: ( смеётся) – Да, с таким кулоном от вас не скроешься. Дима, вечереет уже. Не пора ли нам возвращаться к нашим  Пенатам?  

Дима: – Да, сейчас мы выйдем отсюда, закроем  это тайное хранилище  сокровищ, и поспешим обратно. А почему к Пенатам?

Лиля: – Темнота ты дремучая из будущего.  Пенаты – это древнеримские  боги домашнего  очага. Вот к ним мы и двинемся сейчас. Надеюсь, в нашей резино-керамической хижине уже завелись добрые Пенаты?

Дима: – Обязательно, Лилечка. Но, к сожалению, там ещё не побывал Гименей.

Лиля нежно смотрит на Диму и чему-то улыбается.

Выходят из пещеры. Дима с усилием  ставит на место секретный камень, закрывающий вход в пещеру,  и они скрываются  среди скал.

                                    Конец  тринадцатой  картины.

      Четырнадцатая  картина.

Лагерь наших беглецов в тропических Андах. Вечереет.   Дима и Лиля сидят возле «Ласточки»  на камнях. Дима целый день обучал Лилю вождению «Ласточки».  Сейчас они отдыхают.

Дима: –  Сегодня  пятнадцатый  день  нашего побега сквозь время.  Мы провели его с немалой пользой. Ты большой молодец. Шутка ли, за несколько часов освоить управление моей миленькой «Ласточкой».  Зато сейчас ты уже  свободно можешь управлять ею.  Если вдруг со мной что-либо случится, ты сможешь  выбрать для себя  новое место для жизни. Только не выходи из этого времени ни на секунду.

Лиля: – Димочка, вот этого мне не надо. Куда я денусь одна в этом огромном времени и мире? Это абсурдная ситуация. Уж ты постарайся, чтобы с тобой ничего не произошло.

Дима: – Мало ли что может случиться в диких джунглях, да ещё в горах. Вдруг меня поразит молния, или стремительная пума нанесёт смертельный удар, а то камень с вершины скалы  сразит наповал.  Я столь же смертен, как любой человек. Но за тебя я теперь  спокоен. Ты уже  не пропадёшь, даже оставшись в одиночестве.

Лиля: – Дима, а в «Ласточке» есть такое устройство,  с помощью которого машина сама сможет  вернуться  в нужное время  и место?

Дима: ( подозрительно) – А тебе зачем это?

Лиля: – А вдруг  ты действительно попадёшь под камень и будешь без сознания. А я не смогу в одиночку тебя спасти. Что мне прикажешь делать? Придётся просить помощи.

Дима: – Если я не погибну сразу, то я должен выжить. Я тебе уже показывал флакон  № 1. Ты вливаешь его в меня, и всё остальное довершает  мой организм.  После этого я  должен в течении суток  прийти в себя и начать выздоравливать при любой травме, совместимой с жизнью.

Лиля: – Вот бы нам на войну такие лекарства. Все раненые за три дня выздоравливали бы в медсанбате и шли бы опять в строй. Ну, а всё-таки, вдруг такая ситуация – если ты  возвращаешься в своё время, а там, в прошлом остались твои друзья, и за ними нужно вернуть «Ласточку», как ты поступишь?

Дима: – Да  очень просто. Подобный процесс  называется ­– «автономный возврат». Вот смотри, нужно перед отправлением   включить эту  клавишу  «Память», а затем, перед тем, как покинуть кабину, нажать вот эту клавишу  «Возврат автономно». И моя умная замечательная «Ласточка» совершенно одна вернётся на то место, откуда ушла.

Дима с гордостью и любовью проводит  рукой по хроноглайдеру.

Лиля: – Да, Дима, тебе есть, чем гордиться. А в наше время, в двадцатом веке, можно создать такую машину?

Дима: – Нет, Лилечка, это никак не возможно. Для создания «Ласточки» нужны, как минимум, обыкновенный миниглайдер и простенький хроногенератор.   Это станет  возможным  лишь в конце двадцать второго века.

Лиля: – Жаль. Вот бы нам в Красную Армию таких машин хотя бы несколько. Мы проникли бы  в самые тайные замыслы фашистов,  узнали бы все их военные тайны,  выкрали бы самого Гитлера  и доставили бы его в Москву. Германия сразу  капитулировала бы, и сколько жизней мы сохранили бы. А ты знаешь, сколько советских людей погибло в этой войне?

Дима: – Советский Союз за четыре года войны  потерял  около тридцати миллионов человек. А всего на войне погибло, включая немцев  – пятьдесят миллионов.

Лиля: – Боже мой! Сколько жён осталось без мужей, матерей без сыновей. И всё из-за одного полубезумного фюрера.

Дима: (грустно) – Лиля, ведь среди этих миллионов могла быть и ты.

Лиля: – Да, если бы не ты, Димочка.  Я так тебе благодарна за этот чудный праздник жизни.  (Грустнеет). Я  сейчас   думаю обо всех  несчастных жертвах, погибших  на  жертвенных камнях истории. Сколько  жизней загублено   за всю историю человечества в бессмысленных жестоких войнах для того, чтобы, наконец,  возникло твоё гуманное время. Понимают ли это твои сверстники?

Дима: – Учёные понимают, а люди нашего времени просто живут  своими делами. Я спросил об этом моих друзей, так они даже не сразу поняли, что такое  «война». Лиля, а  сколько ты успела убить фашистов?

Лиля: – Точно не знаю. Но, наверняка,  десятка два есть.  Однажды нашу разведроту бросили закрывать прорыв   линии фронта под Можайском.  Мы заняли линию обороны  на опушке прекрасного елового леска. Вокруг была тишина, белый свежий снег на  ёлках  до земли, белки по веткам скачут. Перед нами поле в снегу с остатками жнивья.  И вдруг в этом сказочном мире  раздаётся рёв моторов, и впереди нас, на снежном поле,  появляются немецкие танки со свастикой на броне. За ними чёрными гадкими пауками  идут  фрицы с автоматами. Идут, посмеиваясь, постреливая  наугад, патронов не жалеют. А у нас, восемнадцати - двадцатилетних  ребят и девчат винтовки мусинские начала века, и то не у всех, и по обойме патронов на каждый ствол.  Наш капитан Муравьёв подпустил фрицев  поближе, а потом  тихо так скомандовал:

– Ребятки, по фашистским гадам,  за наши поля и леса, за наши города  и сёла, за слёзы нашего народа, одиночными, прицельно – огонь.

Дима, как только мы дали залп из винтовок,  «отважные»  фашистские  вояки  посыпались в снег и давай прятаться за танки. А танки открыли шквальный огонь из пулемётов по нам. Снег в поле перед нами вскипел позёмкой от огневого бурана.  Я спряталась за огромной ёлкой  и стреляла по немцам. И мне кажется, нескольких я зацепила. Дима, это был мой первый бой, мне было страшно, я боялась смерти, но я не сделала бы ни шагу назад. Мы все тогда погибли бы. Против танков у нас было всего несколько бутылок с горючей смесью.  Но, на наше счастье, из-за наших спин вдруг  выскочили две тридцатьчетвёрки, а за ними рота  солдат-сибиряков в белых масхалатах. Танки фашистские  задымили, немцы тут же дали дёру. Наши  солдаты погнали их взашей до самого Можайска, а нас вернули обратно в Москву. Ведь мы были диверсионным отрядом, и у нас были другие задачи, мешать фашистам жить спокойно в  их тылу.

После этого, Дима, я перестала фашистов  бояться. Мы, обыкновенные девчонки,  вчерашние школьницы, ходили по их тылам, бывало, в сотне метров от  часовых, и ничего, кроме ненависти, не испытывали. Обматывали валенки шерстяными одеялами, и они нас не слышали. Жгли их штабы, брали «языков», вели разведку. Однажды я сама взяла языка, молоденького фрица-лейтенанта. Он ночью отошел от дома по нужде, только рассупонился, как я подскочила к нему, пистолет к затылку, и так со спущенными штанами привела к нашим. Вся рота хохотала  в лёжку. (Лиля рассмеялась, вспомнив всю комичность ситуации.)  Муравьёв обещал к награде представить. Не успел, батяня. (мечтательно)Дима, давай сейчас прорвёмся обратно на фронт и спасем Зойку. Я как вспомню, что она погибла в муках, так сама не своя. Димочка, ну что тебе стоит? Только сесть в машину, и Зоенька  жива.

Дима: – Стоит нам только на несколько минут войти в хронополе, как нас тут же настигнут ребята из хроноспецназа. Я уже говорил, где в этом случае окажешься ты, и где я. Ты этого хочешь, моя геройская партизанка?

Лиля( зло): – Дима,  тогда ответь, почему ваши славные хроноспецназовцы из сверхгуманного века  хладнокровно смотрят на то, как погибают герои? Ведь гибнут лучшие, чтобы защитить слабых. Почему нельзя их спасти? Ведь спасли же вы царевича Димитрия?

Дима: – Даже такая безупречная спасательная операция  оставила в истории массу проблем. В принципе можно спасти всех, но  тогда это будет уже другая цивилизация и другая история. И неизвестно  ещё, будет ли она лучше той, что есть. К примеру, если бы мы вернулись в начало новой эры и спасли с креста самого Иисуса, то человечество не получило бы великую христианскую религию Добра, воспитавшую половину человечества. А что получило бы взамен?  Именно потому было решено никогда не менять ход истории, с какими бы то ни было великими целями.

Лиля: – Дима, но как вы можете   хладнокровно наблюдать со стороны, как мерзавцы и подонки издеваются над прекрасными людьми, жгут их на кострах, колесуют, четвертуют, травят диким зверьём, вешают, расстреливают, и ничем не желаете им помочь. Ведь это тоже мерзко.

Дима: – Иногда бывает и так. Поэтому в хроноспецназ  берут людей специально подготовленных, способных выдержать подобный психический  удар. Я тоже хотел изучать историю древних веков. Но если нам с тобой когда-нибудь удастся вернуться обратно, меня уже не допустят до «машин времени» после  моего проступка с тобой. Придётся осваивать другую специальность.

Лиля: – И кем же ты тогда станешь?

Дима: – Не знаю ещё. А ты почему в геологи пошла?

Лиля: – Меня с детства к камням тянуло. Они все такие разные. Одни мягкие, другие очень твёрдые,  то серые, то белые, то цветные, но все очень красивые. А я не знала, как их зовут, а так хотелось с ними всеми познакомиться.  Я ещё в школе вызубрила  все самоцветы – алмазы, рубины, топазы, изумруды. Ведь их столько разновидностей, и каждый камень имеет своё имя и свою  биографию. Я хотела знать про них всё-всё, и потому пошла в геологоразведочный институт. А когда послушала лекции академика Ферсмана, то убедилась, что лучше минералогии  нет  специальности на всём белом свете. Этим летом я с партией Ферсмана собиралась на практику на Кольский полуостров, но война  решила  по-своему.  

Дима: – В моё время на земле геологам уже практически  нечего делать. Вся  наша планета изрыта  выработками вплоть до мантии.  Зато активно осваиваются все планеты  Солнечной системы. На Меркурии добывают ртуть из озёр, с  Марса  возят медь и полиметаллы, активно осваивают спутники Юпитера и Сатурна.  Я подумаю, может быть, если придётся, тоже пойду учиться на  космогеолога.

Лиля: – Вот здорово, походить бы  геологом по Марсу. Циолковский мечтал об этом. И все его мечты осуществились. Эх, и я бы хотела поискать на других планетах полезные ископаемые. Дима, возьми меня с собой на Марс.

Дима: – Беру, завтра, но при одном условии.

Лиля:  (настороженно) – Это при каком  же?

Дима:  ( торопливо) – Я сейчас.

Быстро скрывается в кустах за домом, но вскоре снова появляется с букетом огромных белых и красных цветов.

Дима: – Милая Лилечка,  уже пятнадцать дней  прошло с момента нашего бегства сквозь пространство и время. Я совершил этот безрассудный поступок, влюбившись в тебя по твоей военной фотографии. За прошедшие  дни я  узнал тебя другую, настоящую. И чем больше узнавал, тем сильнее я любил тебя. Ты не похожа ни на одну девушку нашего времени. Общаясь с тобой, я понял ваше далёкое  сложное   время и наш народ в те жестокие  времена.  Я очень привык к тебе,  я уже  не мыслю жизни без тебя. Я  понял, какова она на самом деле, эта  ваша любовь. Это прекрасное чистое чувство. И мне кажется, что я за эти дни полюбил тебя уже по-другому, по-вашему, по-настоящему. ( Дима  подходит к Лиле, падает на колени, протягивает ей роскошный букет.) – Лилечка, я люблю тебя, единственную и неповторимую, самую необыкновенную девушку  всех  веков. Я  полюбил первый раз в жизни,  и, думаю, что  навсегда. Выходи за меня замуж.

Лиля: (Всплескивая руками, краснея и опуская глаза, принимает букет, приникает к цветам, зарывается в них лицом, скрывая смущение):– Какой чудесный  букет! Я никогда не видела   таких прекрасных цветов. Ты что, привёз их с Марса?

Дима: – Нет. Они растут на лианах, обвивающих вон те самые высокие деревья.

Лиля: – Сумасшедший, и ты лазил на эти деревья. А если бы ты сорвался  с них? Как ты мог так рисковать? Димочка, никогда так больше не делай, потому что ты уже не один. Нас уже двое. Конечно же, ты уже мой, мой навсегда, и я  согласна выйти за тебя замуж, милый, глупый принц из будущего.

Дима и Лиля горячо обнимаются. Свет гаснет.

                                   Конец  четырнадцатой  картины.

                                         Пятнадцатая  картина.

Утро на Димином Хуторе. Из домика выходит Дима. Он выносит из дома ненавистную ширму и швыряет её в кусты. Затем сладко, с улыбкой потягивается. Он любим, он счастлив и  радуется жизни. Следом за ним появляется Лиля в лёгком халатике. Она обнимает Диму и они стоят на пороге дома-палатки, молча смотря в зал. Дима нежно целует жену в губы.

Дима: – Лиля, я так счастлив, обретя твою любовь. Я готов перевернуть весь мир, а моей точкой опоры будешь ты, самая необыкновенная девушка всех времён  и народов.  А ты, ты рада?

Лиля(загадочно  улыбаясь): – Дима, мне трудно выразить свои чувства, ибо все они для меня сейчас  внове. Но я знаю наверняка  лишь одно – то, что не смогу жить без тебя. Я тоже  полюбила  первый раз в жизни, и тоже навсегда. Я только сейчас начала понимать,  какова она – женская любовь. Оказывается, наша любовь – это полное слияние с любимым, без остатка,  без сомнений, без стыда. Нужно стать половинкой своего избранника. Оказывается,  для женщины главное – это  быть  необходимой и любимой. И я сейчас чувствую себя именно такой в твоих объятиях.  Меня лишь тревожит  наше неизвестное будущее. Ведь мы не сможем всю жизнь жить здесь вдвоём, вдали от людей. Рано или поздно сюда кто-нибудь доберётся, встретится с нами, и куда мы дальше побежим?  И ещё я очень-очень, до мелкой дрожи в коленках, боюсь  потерять тебя.

Дима: – Ну, не бойся, я никуда не денусь. Я столько пережил, добиваясь твоей любви. Теперь нас двое, и нам никто не страшен. Если нас кто-то и обнаружит здесь, мы опять отыщем новое тихое райское место, и там поживём спокойно ещё какое-то время. Земля так огромна для двоих. Энергии нам хватит на десятки  лет.

Лиля: – А там нас опять отыщет какая-нибудь гуляющая пара, или научная экспедиция. Сколько же это может продолжаться, Димочка? Ну почему мы с тобой, взрослые, умные люди должны прятаться в лесу  от людей, как разбойники?

Дима: ( грустно, трагично) – Потому, что ты мне нужна вот такая, весёлая или грустная, умная или не очень, любая и всякая, но живая. Поэтому другой жизни у нас уже не будет.  А сегодня мы с тобой останемся на хуторе, и я начну обучать тебя азам   пси-подготовки.

Лиля: – А это ещё зачем?

Дима: – А затем, чтобы ты могла постоять за себя  с любым противником и в любой обстановке. Ты готова принять все строгие правила этой системы?

Лиля (по-пионерски,  шутливо отдавая салют): –  Всегда готова!

Дима: – Значит, сейчас и приступим. Запомни, самое первое   условие для посвящённых  – чтобы приобретённые сверхвозможности  применялись только для самообороны, для самоспасения,  и для спасения людей, которым угрожает опасность. Усвоила?

Лиля: – Это и ежу ясно. Потопали дальше, сэнсэй.

 Дима: – Первая установка. Помни, что главное в любой борьбе – абсолютная вера в победу. Если ты уверена в своей правоте и силе, ты превзойдёшь любого врага. Поняла?

Лиля(небрежно): – Кого ты учишь? Я это знаю получше  тебя. На фашистах проверить успела.  Вера в победу –  для нас это не установка. Это наша жизнь.

Дима: – Ладно, будем считать, что и  это ты усвоила. Продолжим далее. Второе обязательное условие – глубочайшее презрение к противнику.

Лиля: – Ты хочешь научить меня и этому? Дима, закрывай свой семинар. Этому тебя самого может  научить любой  наш школьник. Что же ещё есть у тебя нового для меня?

Дима: – Ладно, будем считать, что это тоже пройденный этап. Тогда переходим к основному приёму. Ты знаешь, сколько у тебя силы?

Лиля: – Сколько есть, вся моя. Как её измерить?

Дима: – Вся, сколько у тебя есть, это одна твоя сила, это единица. Теперь представь перед собой  единицу твоей силы. В качестве любого образа. Ну, скажем, яблока, или камешка, или  деревца. Попытайся представить чётко, ярко  и отчётливо. Ну, получилось?

Лиля: (мрачно) – Получилось.

Дима: – Ну и как же ты представила свою силу?

Лиля: – В наше время  эквивалент силы у всех один – кулак.

Дима(смеясь): – Понятно. Серьёзный эквивалент.  Тогда идём дальше. Возьми и сломай вот эту палку. ( Подаёт Лиле толстую палку.)

Лиля: – Дима, ты что, спятил? Я её даже  через коленку не сломаю.

Дима: – Теперь закрой глаза, вообрази вокруг себя  огромное поле энергии в виде некоего силового озера. Представила?

Лиля: – Представила. Это как наш глубокий пруд на Яузе.

Дима: – Допустим. Теперь мысленно собери всю эту энергию, весь твой пруд в свой кулак. И скажи, что получилось.

Лиля закрывает глаза, сосредоточивается, изо всей силы сжимает кулаки, морщит лоб.

Лиля: –  Весь пруд перелился в мой кулак, который стал таким же большим, как пруд.

Дима: – Правильно. Теперь возьми в руки палку, повтори упражнение и попытайся сломать её.

Лиля берёт в руки палку, закрывает глаза, снова  сосредотачивается и вдруг со зверским  выражением лица  легко ломает толстую палку.

Лиля (ошеломлённо): – Вот здорово. Никогда не думала, что я такая сильная. Дима, ты волшебник.

Дима: – Это не я волшебник, а практика нашего времени. Но это чистая психология. Ещё в древние времена учёные отметили, что в состоянии аффекта люди проявляют невероятные  способности. В минуту опасности  для ребёнка мать способна перевернуть  автомобиль, а тщедушный чиновник, защищая  жену, сбивает с ног  взбесившегося   быка. Наши учёные разгадали возможности  организма  и превратили взрывные процессы внутри него   в систему.

Лиля: - Вот насчёт быка ты точно угадал. Однажды в деревне на мою  маму, тогда беременную моей сестричкой  Танюшкой, напал взбесившийся бык. Наставил рога прямо в живот. Я, не помня себя, схватила быка за рога и держала до тех пор, пока не подбежал пастух и кнутом не прогнал быка прочь. Мне тогда было всего пятнадцать лет, но я держала огромного бугая, и он не мог вырваться.

Дима: ( с удивлением и уважением) : - Вот ты какая? Это как раз подтверждает мои слова. Но продолжим далее наши курсы сверхчеловека. Теперь расширь твой пруд до огромного озера, собери озеро в  кулак и постарайся подпрыгнуть как можно выше. 

Лиля опять закрывает глаза, сосредотачивается, затем изумлённо открывает их, смотрит на свой кулачёк и вдруг легко подпрыгивает на два метра  вверх. Дима ловит её руками, улыбается. Поздравляет её.

Дима: –  Ты такой молодец, Лилечка. У меня  такое получалось после целого месяца тренировок.  А ты так легко освоила сразу целые две ступени. Теперь иди в сторонку и  самостоятельно  потренируйся вон на тех обломках скалы, пока я с Марфочкой приготовлю обед. Только не покалечься сама  и не сломай «Ласточку».

Дима начинает возиться возле пищесинтезатора, а Лиля отходит к скалам и начинает жонглировать огромными обломками скал. Свет гаснет.

                                         Конец пятнадцатой  картины.

Шестнадцатая   картина.

 Тридцатый день  тропического затворничества.  Беглецы времени  собираются отмечать первый юбилей своей одиссеи.  Поляна украшена цветами. Стол  ломится от  количества блюд. Дима и Лиля сидят на полянке перед праздничным столом. Дима разливает  в бокалы красное вино, встаёт для первого тоста.

            Дима: – Сегодня мы отмечаем первый месяц нашего победного бегства сквозь время в эти райские места. Только сейчас я понял, насколько сумасбродной  была сама идея этого поступка, насколько невероятной она была в достижении.  Но я счастлив, и горд тем, что  мой безумный план удался, что я сумел вырвать тебя, Лиля, из лап палачей, и мы уже тридцать дней  ведём безмятежную жизнь в этих райских кущах. Я  очень  рад, что не ошибся в тебе, Лиля. Я горжусь тем, что нашёл в тебе именно ту, которую хотел найти и спасти. Там, в своём времени, я не столько любил тебя, сколько жалел. Мне жаль было твоей юной жизни, бесцельно сгоревшей в огне войны.  Я  благодарен тебе за то, что ты показала мне, какой должна быть  настоящая любовь. Свой первый  тост я поднимаю за тебя,  моя любимая, моя невенчанная жена. И пусть это терпкое и горькое вино станет сладким от нашей любви.

            Дима касается своим бокалом бокала Лили, затем оба выпивают вино и крепко целуются,  угощаются редкими  блюдами.

            Затем, не вставая,   с бокалом в руке слово берёт Лиля.

            Лиля: – За те тридцать дней, которые мы с тобой, Дима, прожили на этом  необитаемом острове, я  немало передумала всяких дум, и радостных и тяжких. Но ни на один миг  я не забывала, кто я, и почему я здесь. Очень горько было мне сознавать, что где-то там, в дымке времени, моя Родина ведёт смертельный бой. А я, рядовой Великой Армии, не могу ничем помочь ей  одержать победу.  

 Я много думала, Дима, над твоим поступком, я поражалась твоей смелости и дерзости. После долгих раздумий я поняла твою беспощадную логику. Ты спас меня от неминучей, страшной смерти, а самое главное, от бесполезной смерти, и одно это наполняет меня благодарностью к тебе. За эти тридцать дней я тебя видела разного. Сначала ты мне показался эдаким самовлюблённым юношей с претензией на героя. Но затем я разглядела в тебе и ум, и сердечность, и сочувствие. Ты весь, какой был, сын своего далёкого гуманного века, стал  мне интересен и дорог. Именно поэтому я ответила тебе взаимностью и стала твоей невенчанной женой. Ты стал моим первым любимым мужчиной, ты сделал меня счастливой, но этот бокал я выпью не за тебя, и  не за нас. Я пью это терпкое горькое вино из чужого века  за тех, кто сейчас там, в моём времени,  бьётся с врагом на просторах нашей страны, за моих друзей и подруг, за нашу неотвратимую Победу над лютым ворогом.            Ребята опять пьют   вино. Молчат, каждый думает о своём.

            Дима: – Да что мы сидим, скучаем. Сейчас я  прослушаю  радиоэфир, найду что-нибудь интересное для тебя, Лилечка.

Дима  выносит из дома миниатюрный приёмник, включает его, и вдруг из него доносится щемящая мелодия гимна войны «Вставай, страна огромная». Лиля вздрагивает, вскакивает,  закрывает лицо и рыдает.

            Дима: – Лилечка, ну что ты так?  Это же просто концерт военной песни. Сейчас конец двадцатого века. Вот люди и вспоминают войну. Ведь они победили. Давай и мы свои песни   споём. Спой мне свою любимую.

            Лиля вдруг перестала плакать, положила голову на колени и тихо запела:

Там, вдали за рекой, догорали  огни,
В небе ясном заря догорала;
Сотня юных бойцов  из буденовских войск
На разведку в поля поскакала.

Они ехали долго В ночной тишине
По широкой украинской степи. Вдруг вдали у реки засверкали штыки:
Это белогвардейские цепи.

И без страха отряд поскакал на врага,
Завязалась кровавая битва.
И боец молодой, вдруг поник головой -
Комсомольское сердце пробито.

Он упал возле ног  вороного коня,
И закрыл свои карие очи.
— Ты, конек вороной, передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих…

            Дима: – Никогда не слышал этой песни.

Лиля: –  Откуда тебе, посланцу далёких гуманных веков, знать её. А мы пели её ещё в школе,  у пионерского костра, запекая в углях картошечку,  крепко обнявшись всем отрядом, и представляли, что это мы скачем в ночи на битву за свободу,   и теряем  боевого товарища. А когда в сорок первом началась война, мы сразу отправились в военкомат и записались в коммунистический батальон добровольцами. Так мы все  разом стали, как в этой песне,  членами  боевого отряда. И вышибить нас из боевого седла  могла только смерть. Но мы не боялись её. Мы привыкли к ней, как привыкают к неудобной обуви. Мы боялись лишь того, что кто-то из друзей   заметит  в нас страх, что кто-то  сможет  уличить нас в трусости. 

Дима: – А что такого  ужасного  в чувстве  страха?  Это чувство помогает правильно оценить меру опасности,  нередко спасает жизнь. Страх  должен присутствовать в каждом  человеке как следствие  инстинкта самосохранения.

Лиля: – Это у вас страх нормален, как простой инстинкт.  А для нас лучше смерть, чем трусость. Я два дня ожидала смерти в промёрзшем  сарае. Но когда на меня навели бы пистолет, или накинули бы на шею петлю, никто бы не заметил на моём лице страха. Уверена, что именно так погибла и моя подруга Зоя. 

Дима: – Ты права. Зоя погибла героем. Она сама накинула себе петлю на шею и крикнула  жителям деревни, согнанным на казнь:

–  «Товарищи! Не бойтесь фашистов. Бейте их, жгите, гоните из нашей земли. Победа будет за нами».

Лиля(зло): – Вот видишь, Дима. Зойка, а с ней ещё  много таких ребят и девчат, бьются с врагом, и жизни свои отдают за победу, а  я отсиживаюсь здесь с тобой в этом райском уголке и кушаю лангеты из мамонта. (Кричит с надрывом)Ты хоть  понимаешь, кого из меня ты сотворил? Дезертира и презренного труса.

Дима: – Лилечка, я подарил тебе жизнь. Другую жизнь. Та твоя жизнь уже закончилась в боях с врагом. Могу тебя поздравить с тем, что держалась ты молодцом. Труса не сыграла. А вот вторую жизнь, подаренную мной, ты должна прожить  с чистого листа, заново, по новым правилам и в другом  времени.

Лиля: – Дима, другой жизни не бывает. Мой папа  очень интересуется индийской культурой. Так он мне рассказывал, что индусы верят в реинкарнацию,  в переселение душ. Будто, если  в этой жизни ты человек, то в следующей, после смерти, можешь стать другим человеком, или каким-нибудь  животным, или даже растением. Но для того, чтобы, по индусам, начать  новую жизнь, нужно умереть в прежней. А ты хочешь, чтобы я, человек  своего времени, живая и здоровая, забыла о моей едва начатой  жизни, вычеркнула из своей памяти, то, чем я жила  ранее. А как же моя мама, мои сестрёнки Лида и Таня, моя школа, моя студенческая группа, наконец – моя Отечественная Война. Ты мне как-то рассказывал о царевиче Димитрии, спасённом  учёными от смерти   в детстве в смутные времена   и прожившем всю жизнь в вашем времени.  Ты говорил, что у него всегда грустные глаза, словно обращённые в прошлое. Так вот, если бы мне удалось  дожить  с тобой здесь  до старости, у меня тоже были бы  точно такие же глаза, с застывшей в них печалью.

Дима: – Лиля, пожалуйста, хватит о грустном. Сегодня на нашем хуторе праздник.  Я не хочу видеть   печаль  в твоих очаровательных глазках. Хочешь, я спою тебе гимн космопилотов?

Лиля молча, с улыбкой,  кивает головой. Дима гордо встаёт в позу победителя и запевает.

 

Родная планета  уж скрылась  вдали,

За третьим витком Андромеды.

Но помним мы запах родимой Земли,

И краски вечернего неба.

            На субсветовой  мы пронзаем миры,

            Гонимые жаждой познаний.

            И верим, что ждут нас открытий  дары,

            В награду за  горечь скитаний.

Надеждой мелькнёт синий глобус вдали,

Сквозь  чёрные дыры и звёзды.

Мы  снова вдохнём терпкий запах Земли,

И детства  целительный воздух.

Лиля(грустно улыбается): –  Чудесный гимн, особенно  в твоём исполнении.  Подумать только, Дима, сотни  лет нас разделяют, а  волнует нас одно и тоже, романтика путешествий, открытий во имя своей Родины. Но твоя Родина уже не  Россия, а вся планета Земля. Только в этом у нас и разница.

Дима: – А я ещё одну песню вспомнил. Написал её прекрасный русский  бард сразу после войны, твоей войны. Я спою её тебе.

Дима присел и тихо запел песню А. Городницкого «Атланты».                     

Когда на сердце тяжесть, и холодно в груди,

К ступеням Эрмитажа ты в сумерках приди,

Где  без питья и хлеба, забытые в веках,

Атланты держат небо на каменных руках.

Держать его махину не мёд со стороны,

Напряжены их спины, колени сведены.

Их тяжкая работа важней других работ,

Из них ослабнет кто-то, и небо упадёт.

Во тьме заплачут вдовы, повыгорят поля.

И встанет гриб лиловый, и кончится Земля.

А небо год от года всё давит тяжелей,

Дрожит оно от гуда  ракетных кораблей.

Стоят они, ребята, точёные тела,

Поставлены когда-то, а смена не пришла.

Их свет дневной не радует, им ночью не до сна,

Их красоту снарядами уродует война.

Стоят они, навеки упёрши лбы в беду,

 Не боги, человеки, привыкшие к труду.

Но будет мир, наверно, до той поры, пока,

 Атланты небо держат на каменных  руках.

Лиля: – Хорошая  песня. Даже слёзы выжимает. Как там поётся «Их тяжкая работа важней других работ. Из них ослабнет кто-то, и небо упадёт». Как точно сказано.

Дима: – Эта песня про тех, кто честно исполняет свой долг. Работают «атланты» не за деньги, даже не за «спасибо», а потому, что никто, кроме них,  не сможет выполнить эту тяжёлую работу, спасти мир от обрушения небес. А если они струсят и оставят свой пост, то мир пропадёт в хаосе.

Лиля (задумчиво) – Так ты считаешь,  Дима, что свой долг надо исполнять?

Дима: – Конечно. Во все времена на преданности долгу стояли и стоят государства и весь  мир.(Подозрительно) Но это не о тебе. Ты уже выполнила свой долг, и практически  отдала свою жизнь. Большего от тебя уже не взять.  Да что мы сегодня всё о большом и важном. Давай просто отдыхать. Сейчас я ещё раз настроюсь на современные радиостанции и мы послушаем песни и ритмы двадцатого века.

Дима  с помощью пульта шарит по радиодиапазону. В их интимную обстановку внезапно врывается бешеный ритм рок-н-ролла. Дима подхватывает Лилю, и они пляшут в быстром  темпе, смеясь и дурачась,  пока Лиля не падает на землю, радостно  хохоча.

Лиля (лёжа на земле):– Дима, что это было?  Я  никогда  так  отчаянно  не плясала.

Дима (тяжело дыша): – Это танец американских негров, называется  «рок-н-ролл». В середине  твоего века по нему сходили с ума.

Лиля: – Точно! Я тоже чуть не рехнулась, так плясала, как никогда в жизни. Мы в школе  на вечерах  всё больше хороводы водили. И только самые отчаянные модники и модницы осмеливались танцевать вальс и медленный фокстрот. А сейчас я  действительно почувствовала себя смуглой  мулаткой в племени себе подобных.

Дима: – О, Лиля, в мире столько ещё танцев, которых ты не знаешь. Мы танцуем и    «рок-н-ролл», и  твист, шейк, свинг, тейт, барбан, ламбаду  и ещё многие-многие  танцы всех времён.

Лиля: – Ты научишь меня их танцевать?

Дима: – Конечно, времени у нас с тобой  предостаточно.

Лиля (задумчиво, с неким намёком): – Да, Димочка, времени   у нас с тобой немало. Но,  спать что-то захотелось. Я сегодня не одну тонну камней перекидала на тренировке. Да и после вина  в голове шум появился приятный, как прибой на берегу моря.  Хочешь, я тебе на ночь  спою ещё одну песню.

Дима: – Я  тоже устал что-то  сегодня.  Но твою песню послушаю с удовольствием, как колыбельную.

Лиля подходит к Диме, обнимает его, и запевает.

Дан приказ ему на запад,

Ей в другую сторону.

Уходили комсомольцы

На гражданскую войну.

Уходили, расставались,

Покидая тихий край.

«Ты мне что-нибудь родная

На прощанье пожелай».

И родная отвечала:

«Я желаю  всей душой,

Чтоб со скорою победой

Возвратился ты домой.

А ещё тебе желаю,

Я тебе, товарищ мой,

Если смерти, то мгновенной,

Если раны – небольшой».

Он пожал подруге руку,

Глянул девице в лицо,

«А ещё – сказал он тихо,–

Напиши мне письмецо».

«А куда же напишу я?

Как я твой узнаю путь?»

«Ничего, – сказал, – родная,

Напиши куда-нибудь».

Дан приказ, ему на запад,

Ей, в другую сторону.

Уходили комсомольцы