Покушение 2

Человек не спеша брёл по улице и погруженный в собственные мысли не замечал царившей вокруг него толчеи. Его уже несколько раз задевали, опережая и уворачиваясь на встречном курсе, прохожие. Час пик был в полном разгаре. С безоблачного неба ярко светило солнце. В тисках мегаполиса июньская жара переросла в душное пекло. С перегретого асфальта подымались кверху шевелящиеся потоки раскалённого воздуха, рассекаемые проносящимися взад-вперёд потоками машин. Хлопья вездесущего тополиного пуха носились по воздуху, вызывая чих и слёзы у аллергиков.

Все куда-то спешили – кто по делам, кто от дел, – но человек никуда не торопился. У него сегодня не было дел. Как, впрочем, и вчера, как и позавчера. В ближайшем обозримом будущем их также не предвиделось.

Дела у человека, мягко говоря, не клеились.

Он не пил, не курил, не баловался специфическими веществами, но жизнь его за это не вознаграждала Напротив, масса его тела превышала норму на добрых два десятка килограмм; плешь расплылась по большей части головы, вытесняя седеющие волосы на виски и затылок; периодически сильно ныло левое колено; гастрит мог обостриться по любому съеденному поводу; большинство зубов заменяли дешёвые мосты и металлокерамика на штифтах.

Ко всему прочему, человек уже несколько месяцев был безработным – сказали, финансовый кризис требовал экстренного сокращения кадров – и перспективы найти новую такую же были весьма призрачны. Кто позарится на потрёпанного ветрами жизни возрастного интроверта с лишним весом?

Человек замедлил шаг, чтобы рассмотреть свое отражение в витрине какого-то бутика.

«Да уж, – подумал он, оценивая увиденное, – прямо персонаж оперы «Борис Годунов» монах Варлаам: «А лет ему отроду пятьдесят, борода седая, брюхо толстое, нос красный!..»

Ещё человек подумал о том, что потрёпанный пиджак надо бы обновить, да и туфли поизносились. Про обновки, однако, нужно было забыть. Денег у него было немного, и это «немного» с каждым днём уменьшалось, словно тающий по весне снег. Все усилия, предпринимаемые, чтобы замедлить процесс финансового таяния, оказывались тщетными. Недаром одно из основных свойств денег назвали ликвидностью. Они, деньги, действительно проявляют свойства жидкости – как сильно не сжимай их в кулаке, всё равно не удержишь. Как вода везде дырочку найдёт, так и финансы всегда в какую-то брешь утекут.

«Что делать? Куда податься?» – думал человек.

Падать вниз ему не хотелось.

Уволили-то его под видом сокращения кадров, но в рекомендации для эйч-аров сделали приписку о его склонности к нарушению базовых условий контракта-найма.

Эйч-аровцам не интересны обстоятельства нарушения пункта контракта. Который, в частности, определял, что все права на изобретения, сделанные в течение срока действия контракта-найма, как в рабочее, так и в личное время лица, нанятого на предприятие, принадлежат предприятию.

А он подал заявку на изобретение в патентное бюро исключительно как частное лицо, не указав в соавторах никого из дирекции, и был схвачен за руку. В бюро оказался прикормленный дирекцией предприятия информатор.

Изобретение было насущным для предприятия и, выгори дело, можно было бы пободаться с дирекцией предприятия на предмет вхождения в долю от выгод его применения, – капитализм, всё-таки – но вышло по-иному.

Увольнение с клеймом о неблагонадежности, и, в довесок к нему, все возрастные «прелести», которые бдительно отслеживаются работодателями для «отстрела» нежелательных кандидатур.

Патент-то он получит, но толку с него... Дирекция предприятия уже подсуетилась и подала заявку на оригинальное изобретение, точь-в-точь как его, но с минимальными, пусть даже и бесполезными, дополнениями, что позволяло получить собственный патент.

И о чём он только думал, надеясь, что дело выгорит. Это юристом надо быть, чтобы подобное проворачивать. Не юрист он, всего лишь инженер, который хотел схватить звезду с неба, чтобы немного обогатиться, да и сверзнулся в процессе хватания.

«Жарко-то как!..»

Надеяться, кроме как на себя, было не на кого.

У человека не было ни влиятельных знакомых, ни имени, ни очевидного (всё-таки не Эдисон) таланта. С семьёй не задалось. Жена умерла с полтора десятка лет назад от генетического заболевания, о котором узнала лишь за пару лет до кончины. Его можно было лечить и, если бы лечилась, то была бы, возможно, до сих пор жива, но делали это только за границей, а годовой курс процедур стоил столько, сколько он не зарабатывал и за десять лет... Детей не было. Второй раз он не женился...

Человек отвернулся от витрины и было продолжил свой путь, как налетел на шедшего навстречу прохожего.

– Извините, – пролепетал человек, не подымая глаз на того с кем столкнулся, и сделал попытку его обойти, как вдруг почувствовал, что его схватили за плечи.

– Бяшкин! – Услышал он свое давно забытое институтское прозвище. – Баранов! Витька! Да ты ли это?!

– Я... Баранов... Витька... Виктор Петрович, то есть, – сбивчиво произнёс ошарашенный человек, признавший себя Барановым.

Его держал за плечи какой-то рослый, атлетического сложения, мужчина с гладко выбритым лицом и зачёсанными волосами. На вид ему можно было дать как тридцатник, так и сороковник. На нём были неброская серого цвета рубашка с короткими рукавами, заправленная в лёгкие светлые льняные брюки и открытые туфли на босу ногу.

Баранов из-за своей полноты в тёплое время года рубашки носил исключительно навыпуск.

 – Сколько лет, Бяшкин?! -- не унимался незнакомец. – Постарел!.. Вширь раздался!.. Полысел!..

– Кто вы? – растерянно спросил Баранов, совершенно задавленный такими откровениями в адрес своей персоны.

– Ай, не признал одногруппника? – широко улыбнулся незнакомец. – Я – Лютик! – наконец представился он.

–Юра?! – удивлению Баранова не было границ. – Юра Лютынский?!

– А кто-ж ещё! – воскликнул однокурсник. – Я-то издали сомневался ты это или не ты... А как увидел , что в пиджаке, сомнения отпали. Только ты по такой жаре в пиджаке ходить будешь. Ну, рассказывай. Как ты сам? Как настроение? Как сон? Как аппетит?

– Да так всё зараз и не расскажешь, – вздохнул Баранов. – Но... – Он окинул встревоженным взглядом бывшего однокурсника. – Я слышал, что ты... И руки лишился...

– Этой, что ли? – широко улыбнулся Лютынский и помахал перед глазами Баранова правой рукой. – Было дело, – признался он. – Но пришили обратно. Вырастили ин витро и пришили... А что касается остального – просто досужие слухи.

– И где это так делают, ин витро? –- поинтересовался Баранов, пропустив мимо ушей последнюю фразу. – За границей где-то?

– А пойдём в какое-нибудь кафе, – предложил Лютынский. – Там в спокойной обстановке и я про себя порасскажу, и ты о своём житье-бытье поведаешь. Не растерял свой дар приобретать аппаратуру и технику, которые никогда не ломаются?

– Есть такое, – признался Баранов и остановился как вкопанный, увидев к дверям какого кафе подводил его Лютынский. – Но я э-э-э... – смущенно пробурчал он.

– Да что ты, Бяшкин! – хлопнул его по плечу правой рукой бывший однокурсник. – Всё за мой счёт!

 

***

– Да уж, встрял ты, – сделал вывод Лютынский из услышанного автобиографического повествования. – Может ещё кофе или пирожное?

– И кофе и пирожное, – согласился Баранов.

«Глядишь, и ужинать потом не захочется – какая-никакая, а экономия получится», – подумал он про себя.

Лютынский подозвал официанта и сделал заказ.

– Да что я о себе да о себе, – спохватился Баранов.– Про себя, Юра, что порасскажешь?

– Порассказать я о себе много чего могу, Витя, – отвечал Лютынский. – но в то, что произошло со мной после ранения, если и расскажу, не поверишь.

– Я, вижу, у тебя дела вполне ничего себе? – спросил Баранов, принимаясь за принесённую официантом вторую порцию кофе с пирожным.

– Это всё благодаря месту, которому я соответствую.

– И что это за место такое? – уточнил Баранов, отпивая миндальный капучино из фарфоровой чашки.

– Это такое место, где остались в живых те тридцать миллионов, которые, по словам, приписываемым одному рыжеволосому госдеятелю, не вписались в рынок, – начал говорить Лютынский. – Место, где всё не было разрушено, а было реорганизовано и усовершенствовано. Место, где мою страну уважают и не хотят потерять её уважение. Место, где ничтожества так и не выпрыгнули, благодаря стечению обстоятельств, из рамок своего ничтожества и не принялись нарасхват примерять не по Сеньке шапку. Место, где кто-то остался математиком и не сказал: «Не покупай завод, купи директора»; кто-то остался простым инженером и не придумал ваучеров; кто-то стал пенсионером и не смог ударить авторитетом Ленина по Сталину; кто-то попросту спился, не сказав: «Берите столько суверенитета, сколько можете проглотить»; а кто-то так и не стал «Лучшим немцем года».

– «Мою страну»? – спросил Баранов, выслушав тираду бывшего однокурсника. – Что ты имеешь в виду? Что за «Прекрасное далёко» ты мне тут описал?

– Оно-то уж точно ни к кому не жестоко, – уклончиво ответил Лютынский, наблюдая, как однокурсник расправляется с гигантских размеров пирожным. – Так ты, как я уже спрашивал, ещё чувствуешь «жизнеспособность» аппаратуры и механизмов?

– Да что мне эта чувственность? – сказал Баранов. – Только барахло от неё.

Лютынский недоумённо воззрился на него.

– Телевизору двадцать лет – ни разу не сломался. С электронно-лучевой трубкой-кинескопом... Устарел морально, да выбросить жалко... Холодильнику лет под тридцать, стиралка... Не квартира, а музей ретро, – пояснил Баранов – Прижмёт с деньгами – я это старьё и сбыть-то никому не смогу. Разве что на металлолом. Кому нужна хоть и «бессмертная», но рухлядь?

– Ну, не скажи… – задумчиво протянул Лютынский, и тут же сменил тему:

– Я тут навёл справки, пока ты рассказывал мне о своих злоключениях, – он кивнул на айфон. – В той конторе, откуда тебя изгнали, начались какие-то крупные проблемы технического характера. Что-то там у них, только что купленное и важное, здорово сломалось. Терпят охренительные убытки. Если хочешь, сам посмотри, – Лютынский протянул айфон. – Закупка техники, кстати, не твоя зона ответственности была?

–К-ха, – едва не поперхнулся капучино Баранов. – Моя! Ну и поделом им!

– Вот что бывает, когда не ценишь специалиста, – резюмировал Лютынский и опять переменил тему:

– Ты, кстати, сегодня вечером ничем не занят?

– Дело будет вечером, делать будет нечего, – ответил Баранов. – А что? Хочешь меня в свое «Прекрасное далёко» на экскурсию сводить?

– Ну как сказать, – уклончиво ответил Лютынский. – Для начала приглашаю тебя посетить сеанс просмотра альтернативного кино, а там и с «Прекрасным далёко» определишься.

Баранов молчал, переваривая полученные углеводы и информацию.

– Только для своих и совершенно бесплатно, – продолжал уговаривать Лютынский. Фильм «Покушение» помнишь?

– Не фильм, а одно расстройство, – ответил Баранов. – На самом интересном месте появляется эта горилла Лунд Дольфгрен и вырубает хорошего человека. А он, хороший человек-то, доброе дело хотел сделать. Сколько не смотрел – только переживал и расстраивался. Каждый раз наивно ждал, что по-иному всё сложится.

– Тогда твои ожидания будут оправданы, – заверил его Лютынский. – Альтернативная концовка картины тебе понравится. Приходи. Сейчас сброшу тебе время и координаты мероприятия.

Смартфон Баранова завибрировал, принимая данные, и через секунду завибрировал вновь.

– Это что? – спросил он, увидев цифры некоей суммы вдруг образовавшейся на его банковском счёте.

 – На такси, конечно, – улыбнулся Лютынский, – адрес-то посмотри.

Адрес был, действительно, чёртовы кулички.

– А билет?.. Пригласительный?... – спросил Баранов.

– Это лишнее, – услышал он от бывшего однокурсника. – Я же говорил – мероприятие только для своих.

 

***

Зал небольшого, мест на сто, похожего скорее на сельский клуб, кинотеатра, расположенного на глухой городской окраине, был заполнен едва ли на треть. Все зрители – исключительно мужчины, в большинстве своём в возрасте от сорока до шестидесяти, за исключением двух-трёх помоложе. Не надо было быть психологом, чтобы увидеть, что здесь все видят друг друга впервые в жизни. Тем не менее, атмосфера в зале создалась, как говорится, тёплая. Словно мозговые ритмы каждого из присутствующих складывались в единый контур гармоничного резонанса. Чувствовалось, что здесь все свои, как уверял Лютынский, и Баранов, против собственного ожидания, совершенно не испытывал обычного чувства отчуждённости, которое всякий раз охватывало его, когда он оказывался в новых коллективах.

После трёх, как полагалось, звонков свет в зале погас, и на экране зажглось изображение.

Фильм пошёл сразу. Ни рекламных роликов, ни киножурнала.

Все присутствующие в зале принялись наблюдать за разворачивающимся на экране действием.

Сюжет картины был известен и незамысловат.

Осень 1989 года. Готовится процедура объединения ГДР с ФРГ и, соответственно, сноса Берлинской стены, как символа изжившего себя тоталитаризма. Все участники действа уже достигли устного консенсуса и им оставалось лишь провести саммит и подписать судьбоносный документ.

Это с одной стороны.

С другой стороны кое-каким тёмным личностям это объединение совсем не в тему. Эти тёмные личности, до недавнего времени враждовавшие между собой, достигают собственного консенсуса, объединяют свои силы, чтобы сломать судьбу, не допустив подписания документа, и разрабатывают совместный план действий по устранению ключевой фигуры, запустившей процесс этого безобразия. Они выдвигают супер-киллера, способного, за соответствующее вознаграждение, пролезть везде, отработать заказ и убраться восвояси, не оставив следов.

На той стороне совершенно случайно узнают об этих коварных планах и в качестве контрмеры поручают собственному супермену разрулить ситуацию и предотвратить покушение.

Начинается игра в кошки-мышки, от которой у зрителей захватывает дух.

Враг хитёр и коварен, как чёрт. Противостоящий же ему герой простоват на первый взгляд, но его ведёт само провидение.

Чего только стоила сцена погони за киллером по канализации. Как такой двухметровый громила, занимавший собой весь диаметр канализационной трубы, умудрился не только не расшибить себе голову о низкие потолки и переборки, но и избежать пуль, выпущенных в него практически в упор в таком ограниченном пространстве? Объяснить это можно было только провидением.

Тем не менее, как ни харизматичен был главный герой в исполнении Лунда Дольфгрена, но Баранов болел в этом фильме против него.

Действие картины шло по неоднократно виденному прежде сценарию. Никаких следов альтернативщины.

«Чертов Лютик! -- сокрушённо подумал Баранов. --Зачем соблазнял халявным просмотром так, что даже денег на такси отстегнул? Бьюсь об заклад, что здесь понатыкано скрытых камер, чтобы снимать эмоции неравнодушных. Что ж получит он эмоций. Уж выложусь по полной!»

Кульминационные кадры.

Правительственный лимузин подъезжает к парадной здания в стиле «Ампир» с колоннами и роскошной, белого мрамора, лестницей, застеленной красной ковровой дорожкой. На ступенях выстроен почётный караул.

Задняя дверь лимузина отворяется и из него выходит инициатор этого действа, собственной персоной. Одной рукой он поддерживает шляпу из серого фетра, а вторую руку подаёт своей жене, чтобы помочь ей выбраться из салона автомобиля. Она всегда рядом с ним и сейчас приехала, чтобы разделить с мужем важность эпохального момента.

Парочка направляется к лестнице.

Другой кадр.

Какой-то захламленный, сплошь в паутине и голубином дерьме, чердак.

Киллер ловит в перекрестье прицела лицо с большими, в пол-лица, очками в тонкой металлической оправе. Лицо улыбается и шевелит губами -- говорит что-то супруге.

Киллер кладёт палец на спусковой крючок, и видно как он затаивает дыхание...

Тут Баранов не выдержал и, вскочив с места, во весь голос закричал:

– Стреляй! Стреляй же! Стреляй, ради Бога!

В пылу своих переживаний он не сразу осознал, что в зале сразу несколько человек, а то и все, закричали вместе с ним:

– Стреляй!!! Стреляй!!!

Пару голосов вопили даже по-немецки:

– Шизе!!! Шизе!!!

В кадре появляется вычисливший и в последний момент настигший киллера Лунд Долфренг, и...

Под весом собственного тела у него под ногой ломается прогнившая половица, и он проваливается в образовавшуюся дыру по самый пах.

Зал исступленно заревел. В этом рёве едва угадывались звуки, складывавшиеся в слово «Стреляй!!!»

Киллер нажимает наконец на спусковой крючок!

Выстрел!

Голова в прицеле дёргается вбок, на виске образуется отверстие, из которого начинает обильно течь кровь. С головы подает шляпа, обнажая обширную лысину с большим родимым пятном в виде государства Мьянма.

Возрастная, но не по возрасту красивая и ухоженная жена бросается к мужу, чтобы поддержать его медленно оседающее наземь тело. Из её глаз обильно текут слёзы, рот распахнут в неслышном крике.

– Да-а-а-а!!! – орал Баранов, вскидывая кверху обе руки.

– Да-а-а-а!!! – кричали в зале.

– Я-а-а!!! – слышно, как кричали немцы.

Затем Баранов почувствовал, что его как бы всасывает куда-то мощным сквозняком, и лишился чувств.

Концовки фильма он не увидел.

Да ему и не надо было

 

***

– Где я? – спросил Баранов, его голос слаб и настолько тих, что он сам едва слышал себя. – Что произошло?

Он на койке, в каком-то помещении, похожем на больничную палату, заставленную перемигивающейся огоньками и светящей экранами аппаратурой.

– Добро пожаловать в прекрасное далёко, – над ним склонился Лютынский. – Ты совершил переход. Фильм, который ты смотрел, играет роль ворот между мирами. Твои эмоции и эмоции других, что были с тобой в зале, раскололи грань, эти миры разделяющую. Только не спрашивай меня, как это работает. Если будет интересно, найдёшь информацию в открытом доступе, но там сплошь одни физические формулы. Что-то о кристаллографии и смежности пространств.

– А ты?.. – Баранов не успел договорить, как бывший одногруппник, поняв вопрос по-своему, ответил ему:

– А я – вербовщик. Охотник за головами. Хожу между мирами и отыскиваю лишних там, но нужных здесь.

– А как?.. – снова спросил Баранов.

– Как попасть обратно? – закончил за него вопрос Лютынский. – Мы здесь называем исходный мир «Тот свет», и чтобы туда вернуться, нужно посмотреть фильм «Покушение» в оригинальном варианте и испытать эмоции, противоположные тем, которые ты сам недавно испытал. Не у всех получается, но я один из немногих, кто может так делать, не зарабатывая шизофрению.

Баранов некоторое время помолчал, а затем снова попытался спросить:

– А что?..

–Всё со временем узнаешь, – успокоил его Лютынский. – Всё тебе покажут, обо всём расскажут, и, уверяю тебя, здесь тебе много чего понравится. Сейчас ты на реабилитации от последствий шока, пережитого при переходе. Затем тебя будут реставрировать.

На испуганно вопросительный взгляд Лютынский пояснил:

– Вылечат твои гипертонию, гастрит и прочие болячки, сожгут лишний жир, нарастят мышечную массу, а заодно восстановят волосы и вырастят тебе новые и здоровые зубы – станешь как на картине «Свежий кавалер». И не делай такие удивлённые глаза. Здесь всё ради людей.