ПЛАНЕТА ТАНАИС

– Всё, дед, времени нет больше, – мрачно огрызнулся походный атаман и в сердцах хлестанул себя по голенищу зажатой в кулаке нагайкой, – если с нами сейчас не полетите, погибнете вместе со всей Землёй. И это тебе не шутки! Через час стартуем.

Митрич, сидевший на пороге своего куреня с потухшей цигаркой в углу рта, выплюнул её подальше и, отрешённо глядя на широкую степь за Доном, спросил:

– Выходит, по-твоему, последняя это теперь возможность? И по-другому совсем никак?

– Никак, старый… Ты, если о себе уже не думаешь – бабку хоть с внуком-то пожалей, они без тебя лететь отказываются.

– И правильно отказываются, нельзя свою землю бросать. Не по-казацки это.

– Митрич, ну ты ж умный дядька… Всегда был. Чего ж ты щас так ерепенишься, а?

– А вы што – вот так вот, даже и без своих коней, улетать собрались? Шо ж вы за казаки такие там будете, без коней-то? На вашей ентой запасной планете… Да и не долетит ещё, небось, комета сюда.

– Долетит, профессор, как пить дать долетит. Установлено точно! А для коней места на барже совсем нет, тут бы хотя б людей спасти…

– Ну, ежели без коней, то нам такого ненадь. А раз комета долетит, то, значит, такова она и судьба наша.

– Да шо ж вы, Табунщиковы, за упрямцы такие все! Вот и сын твой такой же упёртый был, за что и поплатился тогда… маг недоделанный.

– Сам ты это слово, атаман! Тут не в магии дело, он же наукой занимался, по-настоящему. А вы его гнобили, вот и поторопился чуток с последним экспериментом – подарок вам всем, неверящим, хотел сделать. Такой, шоб каждому хватило. А вы его… Ээх!

 

Когда атаман, с досадой махнув на него рукой, наконец ушёл, Митрич ещё посидел немного, глядя на тёплое закатное солнце перед собой и становящийся всё более ярким хвост кометы чуть в стороне, а потом снова вздохнул и, держась за украшенные скромной резьбой балясины, по порожкам спустился в низы[1] куреня, где у сына в холодной комнате была оборудована своя лаборатория.

Там он долго проверял и осматривал все приборы, а потом почти до утра перечитывал сыновьи записи, изредка бормоча под нос: «нуль-Т, нуль-Т… "выдумки древних фантастов – эти нуль-транспортировки", вишь ли, для них… не снадобилась им твоя нуль-транспортировка, сынко, ну, тогда хоть нам пускай сгодится... как там атаман сказал – "вместе со всей Землёй"? Вот сразу со всей Землёй и будем пробовать».

Уже на рассвете кликнул к себе жену и внука: «Эй, семейство! Табунщиковы, время не ждёт – комета на подходе». Радостный внук, охочий до любого дела, особенно ежели оно сулит приключения, стремглав скатившись по крепкой лестнице, ворвался к деду в «холодную» и сразу принялся изображать капитана в рубке звездолёта:

– Экипаж к полёту готов! Оборудование исправно. По местам стоять, ключ – на старт! Начинаю обратный отсчёт… Эээ, дед, а где у нас ключ-то?

– Да вон он, справа, под ковриком. Баба, помогай внуку… Надо просто там кнопку нажать.

И Митрич вживе представил себе: когда последний звездолёт в сцепке с объёмистой, но не беспредельно же, казачьей баржей выйдет из джампа в заданном секторе, вместе с новозаселяемой планетой его встретит там и старая добрая Земля. Он даже улыбнулся при этом.

 

Но всё получилось иначе. Не потянула маломощная сынкина лаборатория всю Землю – ну, не смогла! – бывает. Вместо задуманного, прямо в степных просторах новой казачьей планеты высадился только холм с родным куренём. Что сталось с самой Землёй, без этого их холма – можно было только гадать.

 

01

 

– Дорогие казачата! Будущие казаки... Мы с вами стоим сейчас над самым грандиозным сооружением нашего Танаиса[2], последним из куреней Земли, – покинув «ТрактоР» (школьный флай-бус типа «Т-Р»[3]), опустившийся пять минут назад на крышу гигантского зеркального куба посреди степи, ребята сгрудились рядом и учитель-подхорунжий сразу начал эту свою вводную речь. – Вот здесь, в необъятной степной шири, и пританаисился когда-то холм с Табунщиковым куренём, оказавшись единственным холмом на всю планету, других здесь больше просто нет. Так и стоит он уже почти двести лет, словно последний богатырь, охраняя бескрайние казачьи земли и напоминая всем, «откуда есть пошла Земля русская». Сейчас мы с вами всё сами и увидим.

– А чё так далеко-то, не могли штоли ближе к центру поставить? – тут же откликнулся Мишка, самый бойкий из казачат, а остальные одобрительно закивали.

– Не могли, видно. Мы даже пока и не разобрались, каким духом он тут вообще появился, – смущённо ответил учитель. – А теперь давайте-ка будем спускаться вниз, чтобы поближе осмотреть этот уникальный музейный комплекс.

И он, придерживая рукой свисающие на плечевом поясе ножны с шашкой, направил свой юный казачий отряд к лифтовой шахте, ведущей внутрь куба. Миновав системы усиленной защиты (шашку, как и бебуты[4] кадетов, при этом пришлось сдать), они оказались недалеко от подножия холма, перед невысокой земляной полусферой, увенчанной слегка покосившимся старым куренём, к которому и стали подниматься по протоптанной в траве тропинке. Вокруг стояла торжественная тишина, пахло чистотой и озоном.

Тогда-то и прогремел этот чёртов взрыв. В закрытом пространстве мемориального куба он оказался особенно громким и звонким, с оттяжкой ударив по ушам и выбив все стёкла. Всем показалось, что даже сама планета от этого вздрогнула.

 

02

 

Исходно планета Танаис заселялась одними только казаками. И потому совсем не удивительно, что самые крупные из не слишком многочисленных здесь рек получили названия Дон и Амур. Волга тоже была, конечно, но очень уж мелкая и, в отличие от Земли, впадала она не в море, а сначала в Уссури и только потом, с помощью Амура, в большой океан.

Планета оказалась не очень крупной, имела гораздо больший наклон магнитной оси и в значительной части была вообще непригодна для проживания – только на узком субконтиненте, вытянувшемся вдоль сильно наклонённого экватора между ледяными торосами юга и горячими песками севера, природные условия позволяли более-менее комфортно жить и полноценно вести хозяйство. Но жаловаться казакам не приходилось – что осталось, то и взяли, выбирать уже было не из чего.

Да, планета заселялась казаками, получился своего рода случайный этнографический эксперимент. Просто потому, что казаки стали последними, кто ещё отказывался покидать свой дом. Самый последний космотранспорт перед встречей Земли с кометой Апофеоза, последний шанс сохранить свой род хотя бы где-то среди далёких звёзд… Даже лошадей с собой они не смогли, да и не успели взять. Других вариантов уже не было – последний звездолёт, самая крайняя возможность.

Теперь-то, через две сотни лет после переселения, всё вполне устоялось и выровнялось. А поначалу – да, было трудновато. Казачество оказалось совсем не однородным. Кроме донцов и кубанцев, были там забайкальцы с амурцами и уссурийцами, а между ними – все остальные, сразу объединившиеся в одну, урало-сибирскую станицу. Селились не вперемешку, а каждое войско своими станицами и куренями. Конкуренция в борьбе за территории и ресурсы между ними была поначалу, но потом, когда пошёл совсем уж полный раздрай, на общеказачьем Круге порешили: чего нам тут лаяться да собачиться, станичники должны жить дружно и помогать всем и каждому, иначе под чужим солнцем не выжить.

Следом за Табунщиковым куренём на Танаисе появились и пять станиц: Донская, Кубано-Терская, Урало-Сибирская, Забайкальская и Амуро-Уссурийская, плюс африканский хутор.

Фактор афроказаков возник случайно – в самый последний момент на Земле вдруг обнаружилось одно из африканских племён, не отправленное ранее на другие планеты вместе с сородичами и его пришлось вывозить на той же казачьей барже. Ну, а поскольку вокруг были сплошь казаки, пришлось и этим тёмнокожим детям саванн тоже записываться в казачество и перенимать казачьи законы, правила и обычаи, причудливо перемешивая их со своими, африканскими.

 

Поначалу казаки внешне отличались только лампасами на скафандрах – шириной оных и цветом. Это помогало быстрей находить своих станичников, а потом и в привычку вошло – лампасы стали пришивать и к штанам с комбинезонами, возродив тем самым старинный казачий символ. Одно время про символы никто не вспоминал – не до того было, однако пришлось…

Так вот, тогда же Совет стариков вынес вдруг и своё «мудрое решение»: если уж возрождать, то лампасы должны быть не краской на скафандрах намалёваны, а пришиваемы как полагается и как это издревле ведётся – на наружные боковые швы, края загнуты внутрь и прострочены соответствующей цвету лампаса ниткой. Но на Круге их поправили: космоскафандр – не шаровары, на его пластальную поверхность пришить что-либо вообще невозможно, да и никакого наружного шва там в помине нет… короче, не надо бузить, старики, главное – шоб лампас виден был, а уж из чего он – дело десятое.

И с цветом лампасов тоже пришлось тогда повозиться. Изначально ведь они, конечно, у разных казаков разные, но не совсем: красные, к примеру, не только у донских, а ещё и у сибирских, семиреченских, енисейских и волжских, малиновые – у кубанских и уральских. У терских же светло-синие, и такие же у казаков оренбургских. Забайкальцы имели лампасы такие ж желтые, как и производные от них амурцы с уссурийцами, а кроме них ещё и астраханцы.

Старики закинули и ещё одну смуту: только по лампасам нельзя же установить принадлежность к конкретному казачьему войску. Определяющим, со стародавних времён, был весь комплект военной формы, вся «справа». Так, кубанские казаки прежде нашивали малиновые лампасы на черные шаровары, а уральские – на синие, терские носили голубые лампасы на черных (как и у кубанцев) шароварах, а оренбуржцы – на серо-синих. Волжские казаки, рано отделившиеся от донских, отличались только цветом погон: красные у них, синие – у донцов. И все казаки, жившие на матушке-Земле восточнее Урала, носили форму защитного цвета, однотонную с Сибирским войском или близкую к нему.

Пришлось что-то срочно придумывать, кумекать. Порешили на том, что останутся лишь лампасы («а погонов нам таперича ненадь, ноне мы все – вольные!»), и цвета их будут по наименованиям станиц. Долго пришлось судить да рядить, какой станице какой цвет назначить, и только с афроказаками было проще всего, им достался природный чёрный, и никто не стал с этим спорить.

Нас ведь не так уж много здесь на самом деле, а за последние двести лет всё вокруг так перемешалось да спуталось, что только по лампасам и можно теперь определить, кто какой станицы казак. А ежели ещё вспомнить, что у казачек-то и вообще лампасов нет… Ну, вы меня понимаете.

Кстати, космоскафандры-то эти на планете оказались не шибко нужны, да и сроки их эксплуатации давно закончились. Но у каждого реестрового казака в горнице, в красном углу под иконами, как знак первородства и вольности, обязательно и теперь хранится сей раритет – белоснежный Скафандр с лампасами.

 

03

 

Извините, малехо отвлёкся. Так вот, про взрыв этот чёртов, на мемориале… Я про него узнал почти сразу, от крёстного, который мне не просто вторым отцом приходится, но ещё и прямой начальник по службе.

Нет, он тогда, конечно, был прав, безусловно прав. Пластунский есаул Тимофей Аркадьич Заплатов пробурчал мне не по-отечески сурово: «тебя ведь никто специально не звал к нам в пластуны, сам вызвался в казачью разведку? Нет шоб дело отца-матери продолжить, в знатные фермеры выбиваться. Всегда всё сам да сам… Вот и разгребай теперь эту историю тоже сам, казачина, раз вызвался! И по-быстрому. Потом доложишь».

Дык, я ж разве отказываюсь? Коли надо, значит – надо.

Тем более, что народу, как обычно, ни на что у нас не хватает, я ж понимаю – все на борьбе с пендами, которые повылазили тут у нас меньше года назад, и никто не знает, откуда взялась эта погань, кто такие, чего им нужно и как с этим справиться. Их поначалу-то, как только появились, стали звать пендосами (за чёрно-белый окрас) – говорят, то ли по-словацки, то ли на сербском это значит «пингвин». Но на пингвинов ни один из них уж точно не похож, а потому кличку сократили до пендов... К тому ж, сверх обычных забот, все заняты теперь ещё и подготовкой к отправке в Метрополию очередной зимовой станицы[5], и никому большого дела нет до какого-то непонятного взрыва на древнеземельном мемориале.

 

Как и нет никому, даже отцу родному, никакой заботы о том, что драгоценная невеста моя, Настасья Никитична, урождённая Кашеварова, снова начала хвостом крутить да кочевряжиться, а свадьба наша с ней, на осень назначенная, так и норовит опять развалиться... Никому, канешна, окромя меня одного, это не интересно. А хто я такой, шоб своё, дюже личное, поперёд обчественного выпячивать!

(А? Как я вам тут завернул, как сгутарил? Не зря ж ещё в кадетском корпусе, на уроках казачьего гутора, успехи показывал и даже самого Шолохова в оригинале читал… Хоть и давно это было, но помнится).

 

А ещё и кубанцы давеча очередную бузу затеяли. Кто-то из молодых да резвых откопал где-то в старых записях, что происхождение они имеют аж от самих черкасов, за пять веков до того принудительно переселённых на Кубань с Запорожья, и решил «восстановить справедливость», отсамостийниться. Идея оказалась весьма заразной, и уже половина Кубано-Терской станицы бурлит и пенится, требуя полной себе независимости ото всех, в связи с предстоящей 1200-й годовщиной вольного казачества[6]. Казалось бы, какое им нынче дело до того, что происходило полтыщи лет назад, да ещё и на другой совсем планете – а вот поди ж ты.

– Да какие вам, к чёрту, черкасы, – наливаясь тёмной кровью, орал на Круге их кошевой атаман в сторону молодёжи, – вы ещё половцев с хазарами вспомнили б, неучи мелкие! Черкасы – это и есть казаки, синонимы это, одно и то же. У донцов даже два хутора в их честь названы – Старочеркасский и Новочеркасский. Вы что, в донцы хотите переписаться, лампас поменять?

Вот наверняка ж кто-то из кубанских ребят и заложил «енту бонбу» в мемориал, когда они там в карауле (или «по хуторам, на кордонах, в разъездах, залогах и сему подобных службах») стояли – для буквально-физического «подрыва устоев». Молодёжь же, казачья кровь бурлит, а опыта мало.

Надо бы мне теперь по-быстрому на тот мемориал сгонять и скоренько во всём разобраться. Так, и какая там из наших нуль-Т-бочек к нему самая ближняя?

 

Щас и про бочки тоже обскажу, для общего понимания. Это ваще даже сказка какая-то, совсем непонятная! Ещё когда только переселялись на Танаис, отдельно встал вопрос по коням. В суете да спешке эвакуации никто и подумать не успел, что их-то можно было не табуном везти, а в контейнере-инкубаторе, зародышами или там яйцеклетками… Просто поотпускали тогда всех лошадей в степь, на вольные выпасы. Авось, и выживут, коли комета мимо просквозит.

Понадеялись, что подберут им замену на новом месте, ан не срослось. На Танаисе крупных животных отродясь не было, да и теперь так и не появилось, а мелкая и неповоротливая местная дичь на роль коней никак не годилась.

А что такое казак без коня? Это ж полказака, даже четверть. Ну и что, что у нас тут давно космический век, что коней заменили машины. Казак должен скакать! В этом его предназначение и судьбина. И планета Танаис, последняя из остававшихся свободными от заселения, но недотерраформированная как надо, пошла казакам навстречу, предоставила им возможность вольно скакать. Правда, уже без коней.

Планета-то оказалась живой. Живой и деятельной. Когда казаки еще только переселились на неё, долго «отмалчивалась» – видимо, изучала новое для себя явление и строила варианты, незаметно проверяла возможности взаимодействия…

Вот как нормальный казак воспринимает скачку? Для него это – простор, резвый и послушный каждому твоему движению конь в шенкелях, встречный ветер и погоня за чем-то совсем невероятным! Планета же поняла сие как быстрое и непредсказуемое перемещение в пространстве, вызывающее эйфорию. И потому к пятому десятку лет обустройства в новых условиях казаки неожиданно обнаружили, что на Танаисе стали появляться какие-то особые деревья, больше похожие на боровики-переростки – пузатые, невысокие, пустотелые и с обязательным дуплом у корней. Их-то и называют теперь Т-бочками. Дупла, правда, начали возникать чуть позже, и не все они были одинаковы.

Ну, вот представьте себе ситуацию тогдашних первопоселенцев: вместо зверья, покосов и нив – синтезаторы пищи с принтерами всего желаемого, а вместо коней – только машины да вот это вот самое, не пойми что. И куда казакам податься? Назад-то уже не свернёшь.

Заскучнела тогда почти вся казачья вольница… Но быстро освоила новые средства передвижения, а теперь уж и вовсе к ним все так привыкли, что даже соревнования устраиваются по скачкам в «бочках» – на дальность, скорость и тому подобное. К примеру, вот «большой зигзаг», самый сложный из них: надо проскакать по всем бочкам северной и южной границ поочерёдно, ни одну не пропуская. В чём сложность? А в том, что по границам-то они очень непостоянны – от жары да от холода то появляются, то исчезают вдруг в непонятной последовательности… Но казакам забавы любы, а задор от этих нуль-Т-скачек – дюже знатный.

Шо, я вам принцип их действия не сказал? А не знает никто до сих пор этот их принцип, все только догадки строят да теориями тешатся. Мол, скорее всего, это какая-то всепланетная типа грибница, особая форма жизни, посредством мицелия которой можно перемещаться мгновенно от одного плодового тела к любому другому. Попадая в нуль-Т-бочку, оказываешься одновременно везде, в едином их временном стазисе, но выйти можешь только в одном месте – любом, какое выберешь. Сразу же пропадая из всех остальных.

Высказывалось даже предположение, что принцип такой нуль-транспортировки планета могла позаимствовать в Табунщиковом курене и сама творчески развить.

 

04

 

Сердце колотилось как бешеное. Убегая от преследователей, Мишка метнулся в первое же попавшееся дупло и теперь, восстанавливая дыхание, прижимался ухом к шершавой древесине, пытаясь уловить, что происходит снаружи. Оба пенда пронеслись мимо его Т-бочки и помчались дальше, слегка посвистывая и потрескивая на своём цыплячьем языке. Но быстро вернулись и, сужая круги, стали приближаться к дуплу.

– Нет, всё-таки придётся скакать… не повезло, – в сердцах подумал пацан. Очень уж он не любил вот эти скачки, сам процесс ему очень не нравился, мутило даже. «Плохой из тебя выйдет казак», – говаривал в таких случаях дед Федос, когда ещё был жив.

Мишка набрал в грудь побольше воздуха и попытался представить, хотя бы примерно, то место, где хотел бы сейчас оказаться и поблизости от которого есть хоть одно такое же дупло. Как его учили. После чего прикрыл глаза и молча выдохнул:

– Готов!

Выскочил из дупла, потряхивая очумевшей сразу головой, на задах дедовой заимки, возле сарая. И тут же бросился к дому с криками:

– Баба, баба, они опять вернулись – надо тикать!

Бабушка у Мишани – казачка старой закалки, одна теперь со всем хозяйством управляется, хотя и трудновато ей без деда-то. Но в хате бабушки не оказалось. Как не оказалось и того, что всегда её сопровождало – чистоты и порядка – всё там было разгромлено, даже окна выбиты, а от поломанного стола к порогу тянулись какие-то подозрительные следы, все в бурых потёках, очень похожих на кровь. И ни одной живой души вокруг, только под самой стрехой испуганно жался бабушкин домашний любимец, шестиногий жмурёк и недоумённо вращал жёлтыми глазищами.

Похоже, пенды уже и здесь побывали.

 

05

 

Он лихорадочно и торопливо рассказывал мне об этом, а в карих детских глазах, казалось, застыла сотня недоумённых вопросов и большая обида. Так же торопливо он поведал и о том, как метался потом от бочки к бочке, не зная что делать, и в результате опять оказался здесь, в начальном пункте у мемориала, чтобы попытаться прояснить судьбу остальных одноклассников и даже помочь им хоть чем-то. Где мы с ним и встретились.

– А звать-то тебя как, юный скакун?

– Донского казачьего кадетского корпуса имени поэта Лермонтов-Пушкина младший воспитанник Теляшенко Михаил Соломонович бен Федос, восьми лет, можно просто: Мишаня – серьёзно и чётко доложил этот малец и, видимо, окончательно устал от разговора.

– Сергей Иванович Подойницын, строевого разряда урядник пластунов станицы Забайкальской. Можно: Иваныч, учитывая троекратную разницу в возрасте, – представился и я, улыбнувшись.

Когда этот юный Михаил Соломонович только появился, я как раз заканчивал осмотр места происшествия со сбором улик и ничего не мог понять. Не было там никаких следов взрывчатки или механического воздействия, все наружные системы безопасности в целости и сохранности, даже десяток бебутов и одна шашка в хранилище аккуратно сложены, и никого вокруг, ни единого человечка, включая почётный казачий караул, всегда там присутствовавший. Так просто не должно было быть.

Но было.

Не было только холма с куренём, вместо него зияла глубокая и ровная округлая яма.

 

– «Здорово дневали, казаки…», – привычно пробормотал я и резко повернулся к казачонку. – А теперь, Мишаня, давай-ка самым подробным образом обскажи-ка ты мне, шо сам видел. Тут ведь, окромя тебя, никаких других свидетелев-то и нету. Чуешь, хто таперича получается у нас самый крайний?

– Да ничего я такого не видел, я был спиной отвернувшись, – с обидой в голосе откликнулся он. – Ну, я тогда немного отстал от группы… Ну, отошёл в сторонку, отлить – приспичило, я ж не виноват. Тут оно и бабахнуло, да так, шо аж ухи заложило. Опосля и пенды енти выскочили, пришлось от них быстренько бечь, драпать…

– А куда остальные казачата девались, с учителем вашим?

– А откуль мне знать? Я, кады проморгался от пыли, сразу ж наружу сиганул и к Т-бочке ближайшей ломанулся. Стёкла ж со стен куба все разом вынесло…

 

И что же это получается? Получается, кубанцы тут вовсе даже не при чём? А кто тогда «при чём»? Пенды эти чёртовы, или какие-нибудь иноземные пришельцы? А им всем такое зачем? Ну, с пендами-то мы рано или поздно разберёмся и справимся, а вот с пришельцами наверняка повозиться придётся, однозначно. Только где они тут, енти пришельцы?

Надо было сразу доложить про свою разведку в штаб, по команде, но связь почему-то «лежала» – ни до кого не смог дозвониться. Крёстный не отвечал, и дежурный по отряду тож, только невесточка моя ненаглядная одна и проявилася:

– Ой, а хто ж ета про нас, недостойных и сирых, порешил вдруг зачем-то вспомнить? – Медовый голос её, как и всегда, был насмешливым, но не совсем до конца понятным. То ли дуется, то ли радуется, то ли я ей и вовсе не интересен.

– Настя, не дури! Мне действительно нужна теперь помощь…

Помехи в эфире скрипели жуткие, но она, помолчав, почти сразу ответила:

– Тогда говори, быстро!

– Тут у нас такая вот ситуёвина получается… – и я вкратце ей обрисовал, что да как. Настасья моя, всё-таки, не кто-нибудь, а дочь станичного атамана, много чего знает или может узнать.

– В станицы и на хутора сейчас не суйтесь, – тут же охолодила она меня, – обстановка неясная, все в осаде – общий массовый выполз пендов и какие-то проблемы с электричеством, связью и всем остальным. Оставайтесь на месте или лучше слиняйте пока на северную или южную границу, там отсидитесь. Как что изменится – сразу сообщу… И, знаешь что?

– Что?

– Побереги-ка ты себя, Серый. Ну, и малого этого тоже береги.

И сразу отключилась. Вот же вредина!

 

06

 

А знаете ли вы, какие туманы тут у нас, на Танаисе бывают? О, нет, вы не знаете, да и не можете знать наших туманов – это ж почти телялюй, хошь ложкой его ешь, хошь на ломти разрезывай…Телялюй сладкий, его, говорят, ещё прадеды наши придумали, люблю это кушанье. Варится оно из ржаного кваса, с крахмалом. Получается навродь холодца, а добавь туда сахара и масла душистого – оченно даже скусно и вельми полезно для здоровья выходит! Особо, ежели в пост его употреблять…

Да, так вот – про туманы. Именно такой туман-туманище и накрыл нас с Мишкой следующим утром. Накануне мы скакали с ним из дупла в дупло, от бочки к бочке, заметая следы, а к вечеру устроили привал у какого-то ручейка на северной границе. Оно и понятно, почему на северной, там ночью гораздо теплей, чем у южных льдов сопли морозить.

Давно замечено, что в сумерках пенды не активничают и по темноте ваще не нападают – то ли спать уходят куда-то, то ли ещё шо, а потому с заходом солнца их можно не опасаться. Мы с пацаном, наскакавшись-напрыгавшись по Т-бочкам, разожгли на полянке костерок и долго, до третьей луны, неспешно беседовали. Я рассказывал ему про нашу пластунскую службу, про то, как познакомился с Настей, как мы станем с ней дружно жить после свадьбы и никогда не будем ссориться, а он мне – про своих рано ушедших из жизни родителей, про воспитавших его деда с бабкой да про начало своей учёбы в кадетском корпусе. Кстати, почти так же всё у них там, на Дону, как и у нас на Амуре было, когда я учился – за последнюю дюжину лет даже в программах ничего не изменилось. Приятная такая стабильность, уверенная… Так вот болтали-болтали у затухающего костерка под тихое журчание ручья, да и уснули оба.

Единственный недостаток планеты Танаис – это ветры. Вернее, то, что сильных ветров тут вообще не бывает – ни смерчей, ни тем более тайфунов с ураганами. Нежный лёгкий ветерок иногда пробежит по степи и полям, и практически всё. Потому и туманы у нас так долго лежат. Вот и этот не успел ещё толком рассеяться, как вернулась устойчивая связь – коммуникатор вдруг похрипел слегка, потрещал да и разбудил нас ясным голосом моей суженой:

– Серёга! Вы где там? Ответь… Пора до дому вертаться, у нас тут, вроде, уже уладилось.

Пришлось срочно вскакивать и, не завтракая даже, отправляться в обратный путь. Успели только напоследок ополоснуть по-быстрому лица и руки в прохладном ручье.

 

А вот отзавтракать мне так и не пришлось. Доставил пацана в хату станичной опеки и сразу вызвали на Круг войскового штаба. В зале заседаний Атаманского правления собралась почти вся административная верхушка, включая министров-есаулов, потом ещё разные люди то подходили, то убегали вдруг решать какие-то срочные вопросы, а мне пришлось, после доклада об увиденном на месте, сидеть там и, развесив уши, вникать в происходящее.

Что же вчера у нас приключилося? Все лихорадочно пытались представить себе картину в целом, но она пока никак не складывалась. С одной стороны, с оглушительным звуковым эффектом пропало вдруг главное содержимое единственного мемориала планеты, Табунщиков курень вместе с людьми. При этом на фоне массированной атаки пендов полностью «легли» связь и электроснабжение. Незадолго до того на самой дальней орбите был засечен варяжский звёздный дредноут. Всё это, хотя пока не очень-то и понятно как, но можно ещё логически связать. Непонятен сам принцип – зачем и для чего оно сделано. Ну, а касательно куреня – ещё и каким образом? После часовых словопрений и целой кучи самых разных теорий, решили разбираться по очерёдности. И тут первый вопрос: кто и как выкрал курень?

– Вакуумный экстрактор, дистанционно… – медленно и раздумчиво произнесла берегиня-министерка нашего здоровья, когда уже перебрали, казалось бы, все варианты.

– Какой ещё экстрактор? – Устало промычал руководивший дискуссией станичный атаман Кашеваров (кстати, мой будущий тесть).

– Какой – не знаю, нам известны не все их научно-технические разработки. Но так ювелирно вынуть холм с куренём, а потом быстренько переместить всю эту земельную груду на их дредноут вполне возможно, место там есть… Ну, или тогда остаётся лишь поверить в чудесную магию, всеобщее помутнение рассудков и я не знаю, во что ещё.

– Похоже, и связь с электроснабжением тоже варяги обвалили, для нашей дезориентации, – утвердительно добавил ещё кто-то.

– Тогда остаётся только проблема с пендами, – это уже мой крёстный вклинился, – откуда настолько массовый выполз? Для чего, с какой целью? И, наконец, кто они вообще такие?

 

07

 

Мы ведь почему до сих пор так и не разобрались со всей этой нуль-транспортировкой-то? Да потому, что запечатал осторожный Митрич лабораторию в курене! А как запечатал – пойди, разберись, ничего не повредив. Оставил лишь залитые пенобетоном каморы в низах своего куреня да жёлтый, как стены в зале, конверт с ответом, на крытом белой скатертью столе в верхах[7] – с наказом вскрыть его через двести лет ровно. Скоро уже и срок подходит, тогда и будем разбираться.

Расположенная по центру низов холодная комната – без окон, но с небольшими отверстиями в стенах, устроенными таким образом, чтоб в ней постоянно дул сквознячок, остывший в окаймляющих её узким коридором каморах – обычно назначается к долгому хранению продуктов, а вот для чего её использовали Табунщиковы и чем наполнили – нам пока не совсем точно известно. Тайну эту старик законсервировал на века, надёжно – не стоит и пытаться взламывать, проще ещё чуток погодить.

Однако вот планета-то наша как-то смогла ж туда проникнуть, мицелием что ли этим своим? Ещё одна загадка загадочная! Старый пень, возможно, какое-то ещё и заклятье на эти низы наложил, нам недоступное, не зря ж поговаривают, что он знатным ведуном был.

А варяги-то, видать, прознали, как её открыть, иначе зачем им вообще курень красть, да ещё так грубо? Из планеты будто выдернули нечто важное и для неё теперь очень значимое – она, голубушка, тогда аж вздрогнула вся.

 

08

 

Захваченные в плен шестеро казаков куренного почетного караула в парадной «справе» вместе с дюжиной юных кадетов и их воспитателем, одетых по-походному, но без оружия, давно разведены были по тюремным каютам старс-дредноута «Скандинавия», флагмана королевского звёздного флота, а коммандер[8] фру Свентессон так и продолжала задумчиво подпирать стену причального модуля, разглядывая центр его с изрядно покосившимся набок стометровым полушарием танаисско-донской земли и макушку последнего, с крепким когда-то, но теперь рассыпающимся прямо на глазах казачьим куренём. За гигантский земляной ком цеплялся только какой-то крупный блок пенобетона с насаженными на него деревянными верхами и четырёхскатной жестяной крышей.

Рассматривая всё это, коммандер пыталась составить последовательный план дальнейших работ с объектом и чётче сформулировать для себя смысл и направление тех вопросов, которые скоро надо будет задавать всем пленникам в целом и каждому в отдельности. Королевская разведка планеты Варяг смогла подобрать только общие сведения по интересующему всех явлению, очень скупые и малонадёжные. Более точные данные обязан принести допрос с пристрастием.

«По всей видимости, вон тот пенобетонный "саркофаг" и есть нужный нам артефакт. Вот только как его открыть? Этого разведка так и не смогла выяснить, потому особо ценной может стать та информация, которую удастся вытащить из казаков и казачат… Ну, а если не удастся – будем ломать, молот Тора нам в помощь. Перед варяжской силой никто не устоит!

Но, главное, следует обязательно посетить храмовую каюту, чтобы неоднократно горячо и страстно помолиться именно там перед таким важным делом – сразу и Одину помолиться, и Тору. Первому – о помощи в принятии окончательного решения и укреплении мощи для успешного исполнения, а второму – о защите в преодолении трудностей, обретении дополнительных сил. И лучше всего – сразу повторить эти молитвы на каждом из четырёх государственных языков», – фру Свентессон мысленно стала уже и выстраивать нужные слова, начав почему-то не с норвежского, не со шведского или финского, а с гораздо реже употребляемого датского:

«Один, великий бог воинов, дай нам мужество и силу, в битве будь с нами и защити нас!

Тор, могучий бог грома и молний, пусть твой молот оглушит наших врагов на поле битвы, дай нам победу, пусть твоя сила и доблесть пребудут с нами!..»

 

09

 

«Той-вона женится, ту-ёвону замуж берёт – я бы не знала, да мне та-вона сказала», –любила в таких случаях поминать забайкальский говор моя прабабушка… Мы вот с друзьями хорошо так сидим теперь в одном весьма приличном заведении, на скромном казачьем «мальчишнике» перед самой отправкой нашей пластунской ответной ватаги, но ой как задолго ещё до свадьбы (угадайте – чьей?), и напарник мой Вадик Смирных, зело любопытствуя, вдруг кивает на бармена:

– Слушай, я вот чего ещё не понимаю: а откуда у нас тут, на казачьей планете, корчмари?

– Какие корчмари?

– Да вот этот вот, хотя бы, который тут всем заправляет.

– Ты про Лёвку Кацмана что ли? Да он же знатный казак, потомственный, реестровый! Его прадед ещё в судовом реестре Последней казачьей баржи чуть ли не в первом десятке записан был.

– Да ну, быть такого не может – у нас одних атаманов почти сотня, не мог он в самые первые атаманы попасть с такой фамилией.

– Однако попал как-то. Только не в атаманы (какой из него атаман?), а в начало реестра и даже без испытательного срока… Уметь надо! Кстати, сам Лёва утверждает, что правильней всего его фамилию произносить: Каз-мэн, «казак-мужчина».

– А знаете, парни, – усмехнулся в ответ Гена Выжиг, третий за нашим столиком, – это ведь интересная была когда-то история, можно сказать – судьбоносная: последний казачий «поход за зипунами»! – Гена – помощник единственного на всю планету архивариуса, старину изучает пристально, много чего из неё помнит и нас иногда почти свысока просвещает. – Была когда-то на Земле такая фишка: «хранилище Судного дня»… Вы про него в школе наверняка слышали.

– Чёт я не помню такого, – пробормотал Вадик, – проболел, наверное, или прогулял...

– Ладно, тогда – вкратце: это такое образное название Всемирного семенохранилища, построенного аж в начале ХХI века на земном острове имени варяга Шпицбергена, в вечной мерзлоте. Инициатива проекта была норвежская, а поддержали её почти все страны. Задача: обеспечить стратегический запас семян растений со всех уголков планеты на случай любой глобальной катастрофы. Спровоцируют ли её люди или вызовут внешние силы – неважно, мощная конструкция должна была выдержать любые катаклизмы, и содержимое хранилища обязательно пригодится тем, кто выживет.

И вот когда ещё только начала далеко-далёко на горизонте маячить неизбежность встречи Земли с кометой Апофеоза, все эти норвеги и прочие с ними скандинавы слиняли оттуда самыми первыми. Ещё бы, викинги ж, точнее – потомки оных! Выбрали самолучшую из разведанных планет, назвали её Варяг, и все – туда, даже израильтян сумели опередить.

А Шпицберген с его запасами семян так и остался никому не нужным и не востребованным, про него в суматохе просто забыли. И потому последний поход казаков «за зипунами», вернее – теперь уже за семенами, прошёл легко и успешно. Казачий Танаис, в результате, стал единственным поставщиком самого естественного и элитарного продукта для всех галактических толстосумов, в этом теперь главный источник наших доходов. Синтезаторы-то пищи – дело, конечно, хорошее, однако древнее искусство высокой кулинарии им не совсем доступно.

А наводку на такое дело дал казачеству как раз доблестный Лёвкин прадед, Самуил Моисеевич Кацман, за что и был почти причислен на общем казачьем Кругу к лику почти святых, honoris causa[9]… Да, там ещё одна забавная штука с ним приключилась: в какой-то старой книжке Самуил Моисеич прочитал, что главным и отличительным признаком истинного казака ещё со времён атамана Платова считается оттопыренный мизинец на правой руке.

– Чего-чего? – тут же откликнулся Вадик.

– Не чего, а что. Правый мизинец, несгибаемый! – Расхохотался Гена. – Якобы, резко выхватывая шашку из ножен, истинный казак в усердии своём обязательно выбивает его из сустава, а потом, когда травма заживёт, так и ходит с выломанным и оттопыренным. Даже знаменитый питейный жест – кулак с поднятым вверх большим пальцем и отставленным мизинцем – вроде бы, от этой самой особенности казачьей и происходит… Но проблема-то состояла в том, что Самуил Моисеич был левша. А мизинец должен быть правый – так в книжке ж прописано. Чувствуете, в чём тут трагедия?

Однако он справился, и теперь каждый из Самуиловых наследников обязательно повторяет сей древний подвиг, подтверждая свою казарлу[10]и верность казачеству. Приглядитесь вот хотя бы к нашему бармену.

И действительно, бармен Лёвка – тоже левша, как и прадед – в это время, хитро улыбаясь, набулькивал что-то алкогольное в стопку, укреплённую между оттопыренным правым мизинцем и большим пальцем. В полупустом баре играла задорная музыка, всем было легко и весело, а в полумраке за его спиной со стены свисала, тускло мерцая старинным серебром, турецкая сабля в ножнах, почти наверняка – та самая, ещё прадедовская, переходящая от поколения к поколению и регулярно применяемая каждым из «казаков-мужчин» для одного лишь выбивания мизинцев. Да и вряд ли хоть кто-то из немалого потомства Кацманов умел и хотел её иначе использовать, воинственность – совсем не их профиль.

– Ну, не знаю… – промычал недоумённо Вадик, – а не проще было фамилию поменять?

И мы все дружно заржали.

А Мишаня, тоже сидевший рядом, но с плошкой молочного каймака, непонимающе лупал глазами, приобщаясь к казачьему взрослому миру. Мы с ним были уже не-разлей-вода, и он повсюду тынялся за мной, иногда довольно сильно мешая.

 

10

 

С самого первоначала казаки установили на Танаисе казарлу – отличающиеся от прочих планет, свои казачьи законы, основанные на общности происхождения, социального положения, бытового уклада и на взаимовыручке. Первый из них гласил: все казаки равны и долгом своим считают блюсти семью и веру, честь и славу всего казачества, «питая дух независимости и братства», со случаями разногласий же разбираться должен общий Круг, хуторской и станичный или валовый, всепланетный.

А главная основа нашего казачьего самоуправления – это полное и беспрекословное подчинение открыто выбираемому на Круге атаману, который пользуется потом абсолютной властью, но «умаляется в гордыне своей» и служит всему обществу, а не распоряжается людьми как собственностью.

Ну, а коли не любы тебе лично очередной выбор атамана и предложенный им состав общего Правления, то требуй нового Круга, а ещё лучше – отселяйся на какой-нибудь дальний хутор – хошь к жаркому северу ближе, хошь к ледяному югу, либо вовсе переезжай до другой станицы. Это у нас и называется «сменить лампас».

Задача правильного Правления ведь совсем не в том, чтобы сделать каждому казаку рай (все знают – абсолютный идеал и недостижим абсолютно), а чтобы предотвратить ад для всех... Не зря ж наши почтенные старики так часто любят повторять: «добро всегда рядом, ежели казак его мыслит». А жадность – к богатству, к власти ли – это такая болезнь, тяжёлая и заразная, её лечить надо. Пусть даже и принудительно. Как говорил когда-то атаман Лебедь (у нас в кадетском корпусе его высказываниями стены были увешаны), «богатеть надо вместе со всем миром, а не за счёт него».

 

Остальные новые планеты, поначалу занятые только своими проблемами по заселению и освоению, вовсе не обращали внимания на нас, распоследних – тех, кто в хвосте переселенцев приплёлся… А когда всё ж таки обратили и ужаснулись противному им порядку, и Метрополия даже прислала свои боевые звездолёты, пытаясь привести и Танаис «к всеобщему либерально-демократическому знаменателю» – ничего у них из этого не вышло. Казаков просто так с пути не свернёшь!

Варяги, те тоже потом пару раз наведывались, но чисто по-свойски, привычно: пограбить-поразорять. Ну, и наполучали от казаков тогда по полной – правда, совсем не то, чего хотели. Люлей мы за такое сразу валяем, да ещё и с довеском! Но, видно, не в коня корм – памяти у этих инопланетян совсем нет, иначе бы опять не припёрлись таперича. Нет, надо было этот их звёздный дредноут ещё тогда добивать, но по старинной казачьей заповеди «сразив врага, будь милостив» пожалели их прадеды наши, на нашу же голову… Теперь вот локти приходится кусать.

Как говорится, мужик врага ждёт, а казак его ищет… омужичились что-то мы за последние тучные годы. Потому вот и долго так подбиралась ватага для ответного рейда – надо ж наших-то выручать, пока варяги из них себе новых янычар не сварганили, они и не на такое горазды. Да и курень Табунщиков домой вертать пора, у супостата ему не место.

Работа будет нелёгкая, почти невыполнимая, настоящий «казачий Спас», однако ж – самое то для пластунов. В общем, «казаков много не бывает, но мало не покажется».

А «забайкальские казаки сдревле были молодцы!» – И почему я до сих пор помню этот ещё пра-пра-пра- неизвестно сколько раз пра- дедов боевой напев? Он мне чем-то помогает в жизни? Да, наверное, нет.

Но всегда вдохновляет.